скахъ просыпавшагося дня. Удивлены были звонари, находившіеся въ этотъ часъ на колокольняхъ; они привыкли видѣть летающими на зарѣ стаи воронъ и галокъ, но чтобы летѣло такъ много сразу голубей, этого никто изъ нихъ не помнилъ.
— И что это ихъ въ одну сторону тянетъ?—говорилъ одинъ изъ звонарей другому, наклонившись къ нему съ колокольни своей церковки—обѣ церковки стояли такъ близко одна къ другой, что переговариваться съ ихъ колоколенъ было не трудно.
— Должно, съ площадей погнали, соръ и навозъ свозятъ.
— И какъ они крестовъ церковныхъ не задѣнутъ? вишь, какъ низко тянутъ!
Голуби тянули дѣйствительно очень низко, не выше маковокъ церковныхъ. Тотъ звонарь, къ которому относились только-что сказанныя слова, взглянулъ повыше, даже къ самымъ облакамъ. Если бы онъ былъ повнимательнѣе къ тому, что̀ совершалось передъ его глазами, то онъ непремѣнно замѣтилъ бы нѣсколько соколовъ, стремглавъ проносившихся по поднебесью въ разныя стороны гораздо выше голубей, облитыхъ красными лучами солнца.
Соколы—эти ярко-красныя точки—стремительно мчались въ вышинѣ надъ темнѣвшими стаями низко летѣвшихъ и еще не освѣщенныхъ солнцемъ голубей.
Не то чтобы очень далеко за городомъ завидѣли голуби тихо подвигавшуюся царскую охоту. Пестрѣли одѣянія, играли кони,—а впереди всѣхъ, на бѣломъ аргамакѣ, ѣхалъ самъ царь московскій. Вотъ и Яуза, съ ея извилинами, вотъ и лѣсъ, къ которому стремились голуби. Лѣсъ, только-что украсившійся своимъ осеннимъ уборомъ, не то краснѣлъ, не то желтѣлъ и былъ полонъ тумана въ лучахъ нѣжно согрѣвавшей его зари.
— Что-то будетъ, что-то будетъ?—ворковалъ летѣвшій
сках просыпавшегося дня. Удивлены были звонари, находившиеся в этот час на колокольнях; они привыкли видеть летающими на заре стаи ворон и галок, но чтобы летело так много сразу голубей, этого никто из них не помнил.
— И что это их в одну сторону тянет? — говорил один из звонарей другому, наклонившись к нему с колокольни своей церковки — обе церковки стояли так близко одна к другой, что переговариваться с их колоколен было нетрудно.
— Должно, с площадей погнали, сор и навоз свозят.
— И как они крестов церковных не заденут? вишь, как низко тянут!
Голуби тянули действительно очень низко, не выше маковок церковных. Тот звонарь, к которому относились только что сказанные слова, взглянул повыше, даже к самым облакам. Если бы он был повнимательнее к тому, что совершалось перед его глазами, то он непременно заметил бы несколько соколов, стремглав проносившихся по поднебесью в разные стороны гораздо выше голубей, облитых красными лучами солнца.
Соколы — эти ярко-красные точки — стремительно мчались в вышине над темневшими стаями низко летевших и ещё не освещённых солнцем голубей.
Не то чтобы очень далеко за городом завидели голуби тихо подвигавшуюся царскую охоту. Пестрели одеяния, играли кони, — а впереди всех, на белом аргамаке, ехал сам царь московский. Вот и Яуза, с её извилинами, вот и лес, к которому стремились голуби. Лес, только что украсившийся своим осенним убором, не то краснел, не то желтел и был полон тумана в лучах нежно согревавшей его зари.
— Что-то будет, что-то будет? — ворковал летевший
