всѣ добрые совѣты, всѣ несообразности ея дѣянія, и неумолимая судьба совершала свой приговоръ.
— О, какъ я люблю его!—прошептала Королева, носясь надъ лѣсомъ и замѣтивъ, что Царскій Соколъ, ея Соколъ, спущенъ и отвѣсно взвился надъ своимъ царственнымъ повелителемъ, царемъ московскимъ.
— Какъ онъ красивъ, какъ онъ отваженъ, какъ онъ могучъ!—тихо шептала Королева, слѣдя за тѣмъ, какъ высоко по поднебесью устремлялся Царскій Соколъ, не по кругамъ, не извилинами, а словно стрѣла—прямо въ ту или другую сторону, мгновенно мѣняя путины своего полета.
Глядѣла на него Королева—и все тише и медленнѣе двигались ея крылья; все пристальнѣе слѣдила она за приближеніемъ Со̀кола. Она чувствовала, какъ, по мѣрѣ этого приближенія, замирало ея сердце. «Что̀ мое царство! что̀ моя красота, что̀ моя вся жизнь за единое мгновеніе счастья, приближающагося ко мнѣ…»—думала она.
Царскій Соколъ давно замѣтилъ Королеву; все выше и выше забирался онъ къ облакамъ, все краснѣе и краснѣе пылалъ онъ въ лучахъ осенняго солнца. Видитъ Королева, что гдѣ-то высоко, еле видный, надъ нею повисъ онъ въ лазури небесной; чуется ей, что смотритъ онъ на нее оттуда, съ голубого поднебесья, зоркими, пылающими страстью очами. Все ближе, ближе кажутся ей эти чудныя очи… вотъ онъ, вотъ онъ… мой дорогой, мой ненаглядный… мой повелитель…
— Я люблю тебя, но люблю по-своему!—говорить Королевѣ Соколъ… и свѣтлыя очи ея помутились…
Царскій Соколъ никогда не ошибался въ своихъ ударахъ. Съ высоты необъятной кинулся онъ на медленно плававшую надъ лѣсомъ голубицу и острый клювъ его угодилъ ей въ самое темя. Слишкомъ ярко было осеннее утро, слишкомъ велика ширь полей, холмовъ и лѣсовъ, чтобы замѣтны
все добрые советы, все несообразности её деяния, и неумолимая судьба совершала свой приговор.
— О, как я люблю его! — прошептала Королева, носясь над лесом и заметив, что Царский Сокол, её Сокол, спущен и отвесно взвился над своим царственным повелителем, царём московским.
— Как он красив, как он отважен, как он могуч! — тихо шептала Королева, следя за тем, как высоко по поднебесью устремлялся Царский Сокол, не по кругам, не извилинами, а словно стрела — прямо в ту или другую сторону, мгновенно меняя путины своего полёта.
Глядела на него Королева — и всё тише и медленнее двигались её крылья; всё пристальнее следила она за приближением Сокола. Она чувствовала, как, по мере этого приближения, замирало её сердце. «Что моё царство! что моя красота, что моя вся жизнь за единое мгновение счастья, приближающегося ко мне…» — думала она.
Царский Сокол давно заметил Королеву; всё выше и выше забирался он к облакам, всё краснее и краснее пылал он в лучах осеннего солнца. Видит Королева, что где-то высоко, еле видный, над нею повис он в лазури небесной; чуется ей, что смотрит он на неё оттуда, с голубого поднебесья, зоркими, пылающими страстью очами. Всё ближе, ближе кажутся ей эти чудные очи… вот он, вот он… мой дорогой, мой ненаглядный… мой повелитель…
— Я люблю тебя, но люблю по-своему! — говорить Королеве Сокол… и светлые очи её помутились…
Царский Сокол никогда не ошибался в своих ударах. С высоты необъятной кинулся он на медленно плававшую над лесом голубицу и острый клюв его угодил ей в самое темя. Слишком ярко было осеннее утро, слишком велика ширь полей, холмов и лесов, чтобы заметны
