бы что-либо, но языкъ не слушаетъ и не можетъ она понять: какъ это такъ, что въ могилѣ и тьма кромѣшная, и тишина мертвая, а вокругъ костяки пляшутъ, все нутро земли краснымъ полымемъ объято и что̀ ни черепъ, то двѣ свѣчи церковныхъ въ глазныхъ впадинахъ свѣтятся…
И замѣчаетъ вдругъ Маланья, что по красному пламени какъ будто что-то темное вдали ползетъ, пошевеливается, крыльями какими-то пощелкиваетъ; вотъ и когти видны, и зубы склабятся! Змѣя не змѣя, звѣрь адскій, такой, какъ сатана на картинѣ Страшнаго Суда въ церкви: какъ бы огромная пасть съ жаломъ и въ нее грѣшники сыплются, а кольца тѣла змѣинаго клубами катятся…
— Сатана!—подумала Маланья, и чувствуетъ, что онъ на нее зрится.
Костяки, точно услышавъ ея думу, дружно засмѣялись.
— Хе-хе-хе! не видѣла ты, значитъ, самого сатаны, если простого вампиришку-сосуна за сатану принимаешь!..
— Вампиръ-сосунъ! такъ это вампиръ!—Слыхала Маланья не разъ о вампирахъ, не разъ слыхала…—Богородице-Дѣво, спаси меня!—шепчетъ она холодѣющими губами,—спаси, пощади… Дай мнѣ похолодѣть, холодною быть, какъ всѣ вокругъ, чтобы мнѣ моею теплою кровью вампира къ себѣ не приманивать… Вонми, Богородица… Спаси меня!
Но вампиръ приближается, прямо на нее клубится, вотъ уже и глазами ее видитъ… вотъ, наконецъ…
И послѣ этого Маланья не помнитъ больше ничего…
Тѣмъ временемъ, не въ видѣніяхъ Маланьи, а на самомъ дѣлѣ, тьма на землѣ продолжала лежать непроглядная; сыпался густой, мягкій снѣгъ такъ обильно, какъ давно не бывало. Когда къ утру, чуть забрежжило первымъ свѣтомъ и стали люди просыпаться и въ окна глядѣть,—бѣлая пе-
бы что-либо, но язык не слушает и не может она понять: как это так, что в могиле и тьма кромешная, и тишина мёртвая, а вокруг костяки пляшут, всё нутро земли красным полымем объято и что ни череп, то две свечи церковных в глазных впадинах светятся…
И замечает вдруг Маланья, что по красному пламени как будто что-то тёмное вдали ползёт, пошевеливается, крыльями какими-то пощёлкивает; вот и когти видны, и зубы склабятся! Змея не змея, зверь адский, такой, как сатана на картине Страшного Суда в церкви: как бы огромная пасть с жалом и в неё грешники сыплются, а кольца тела змеиного клубами катятся…
— Сатана! — подумала Маланья, и чувствует, что он на неё зрится.
Костяки, точно услышав её думу, дружно засмеялись.
— Хе-хе-хе! не видела ты, значит, самого сатаны, если простого вампиришку-сосуна за сатану принимаешь!..
— Вампир-сосун! так это вампир! — Слыхала Маланья не раз о вампирах, не раз слыхала… — Богородице-Дево, спаси меня! — шепчет она холодеющими губами, — спаси, пощади… Дай мне похолодеть, холодною быть, как все вокруг, чтобы мне моею тёплою кровью вампира к себе не приманивать… Вонми, Богородица… Спаси меня!
Но вампир приближается, прямо на неё клубится, вот уже и глазами её видит… вот, наконец…
И после этого Маланья не помнит больше ничего…
Тем временем, не в видениях Маланьи, а на самом деле, тьма на земле продолжала лежать непроглядная; сыпался густой, мягкий снег так обильно, как давно не бывало. Когда к утру, чуть забрежжило первым светом и стали люди просыпаться и в окна глядеть, — белая пе-
