гдѣ-то наверху рѣки плыло какое-то судно; мнѣ видно было только его дно, киль, и видѣлъ я также грузила сѣти, которую лодка тащила и въ которую попало много рыбы.
Хотя все возникавшее предо мною и поражало меня своею оригинальностью, но все это казалось мнѣ какъ будто возможнымъ, естественнымъ. Но съ той минуты, когда, послушная какимъ-то уже совершенно небывалымъ условіямъ, голубая стремнина, несшаяся бокъ-о̀-бокъ со мною, стала отдѣляться отъ своего дна всею массою, какъ будто она катилась не по дну, а по верху, когда она не сдерживалась болѣе берегами, тогда, двигаясь попрежнему впередъ, я замѣтилъ, что чудесная рѣка окончательно отдѣлилась отъ земли и неслась уже надо мною. Когда я, въ высшей степени озадаченный этимъ явленіемъ, могъ подойти подъ самую рѣку и увидѣть ее надъ собою тамъ, гдѣ видится обыкновенно небо, я не могъ не поддаться чувству глубочайшаго очарованія.
Полная лазури, жизни и звуковъ, стремилась рѣка въ воздухѣ; подъ сѣнью ея, какъ подъ шатромъ, раскидывались кущи замѣчательной растительности, но не дикой, а культивированной, ограниченной куртинами[1], направлявшейся аллеями. Вправо и влѣво отъ меня, стоявшаго подъ рѣкою, открывалась какая-то красивая даль—съ зеленью, озерами, селеніями, а впереди, тамъ, откуда неслась рѣка, виднѣлся, весь розовый, весь сіяющій, очень недалеко отъ меня, какой-то, я бы сказалъ, дворецъ, но это было бы неправдою—мнѣ виднѣлся какой-то очень красивый, несомнѣнно очень уютный и, еще болѣе несомнѣнно, счастливый дачный домъ. По мѣрѣ того, какъ я близился къ нему, становилось несомнѣннѣе, что надо мною неслась уже не лазурная, съ ея обитателями, рѣка, а что вмѣсто неба вплоть до горизонта сквозила на солнцѣ вода. Какой это былъ уди-
- ↑ Куртина — устар. обложенная дёрном гряда для цветочных и других растений, клумба. (прим. редактора Викитеки)
где-то наверху реки плыло какое-то судно; мне видно было только его дно, киль, и видел я также грузила сети, которую лодка тащила и в которую попало много рыбы.
Хотя всё возникавшее предо мною и поражало меня своею оригинальностью, но всё это казалось мне как будто возможным, естественным. Но с той минуты, когда, послушная каким-то уже совершенно небывалым условиям, голубая стремнина, несшаяся бок о бок со мною, стала отделяться от своего дна всею массою, как будто она катилась не по дну, а поверху, когда она не сдерживалась более берегами, тогда, двигаясь по-прежнему вперёд, я заметил, что чудесная река окончательно отделилась от земли и неслась уже надо мною. Когда я, в высшей степени озадаченный этим явлением, мог подойти под самую реку и увидеть её над собою там, где видится обыкновенно небо, я не мог не поддаться чувству глубочайшего очарования.
Полная лазури, жизни и звуков, стремилась река в воздухе; под сенью её, как под шатром, раскидывались кущи замечательной растительности, но не дикой, а культивированной, ограниченной куртинами[1], направлявшейся аллеями. Вправо и влево от меня, стоявшего под рекою, открывалась какая-то красивая даль — с зеленью, озёрами, селениями, а впереди, там, откуда неслась река, виднелся, весь розовый, весь сияющий, очень недалеко от меня, какой-то, я бы сказал, дворец, но это было бы неправдою — мне виднелся какой-то очень красивый, несомненно очень уютный и, ещё более несомненно, счастливый дачный дом. По мере того, как я близился к нему, становилось несомненнее, что надо мною неслась уже не лазурная, с её обитателями, река, а что вместо неба вплоть до горизонта сквозила на солнце вода. Какой это был уди-
