томъ же обществѣ, съ однимъ и тѣмъ же однообразіемъ судовой жизни, и офицеровъ, пожалуй, еще сильнѣй, чѣмъ матросовъ.
Капитанъ, обреченный, ради престижа власти, суровыми правилами дисциплины на постоянное одиночество у себя на кораблѣ, еще болѣе чувствуетъ его тягость на длинномъ переходѣ. На верху онъ говорить съ офицерами лишь по службѣ, и только за своимъ обѣдомъ, къ которому обыкновенно, каждый день по очереди, приглашаются два офицера, онъ можетъ забыть, что онъ неограниченный властелннъ судна, и вести не служебные разговоры. Остальное время онъ одинъ, постоянно одинъ.
Обыкновенно спокойный и сдержанный, никогда не прибѣгавшій къ тѣлеснымъ наказаніямъ и ни разу не осквернившій своихъ рукъ зуботычинами (такіе стыдливые капитаны появились въ шестидесятыхъ годахъ), — онъ сталъ нервнѣе и нетерпѣливѣе, и на дняхъ даже былъ виновникомъ безобразной сцены.
Это случилось во время налетѣвшаго шквала.
Стоявшій на вахтѣ, лейтенантъ Чебыкинъ, высокій, довольно красивый молодой человѣкъ, каррьеристъ, любившш лебезить предъ начальствомъ, злой съ матросами, которыхъ онъ-таки частенько билъ, потихоньку отъ товарищей, спрятавшись за мачту, (въ тѣ времена открыто бить стыдились), — только-что скомандовалъ: „Марса-фалы отдать!“
Но матросъ, стоявшій у гротъ-марса-фала, хоть и слышалъ крикливый тенорокъ „пилы“ (такъ звали матросы нелюбимаго офицера), но замѣшкался и не могъ отвязать снасти отъ кнехта. У него, какъ говорятъ моряки, „заѣло“.
Шквалъ, между тѣмъ, приближался.
Капитанъ, стоявшій на мостикѣ, вышелъ изъ себя и крикнулъ:
— На марса-фалѣ! Отдавай!.. Ты, что же?.. Да ударьте этого осла, Николай Петровичъ!
Въ эту минуту марса-фалъ уже былъ отданъ.
Но офицеръ не замедлилъ исполнить въ точности сорвавшееся въ пылу приказаніе. Онъ налетѣлъ на испуганнаго матроса и съ ожесточеніемъ ударилъ его по зубамъ такъ, что полилась кровь, и, сіяющій, возвратился на мостикъ.
Капитанъ уже пришелъ въ себя и бросилъ взглядъ, полный презрѣнія, на своего исполнительнаго подчиненнаго. Ви-
