Степанъ Степановичъ, назначенный командиромъ одного изъ клиперовъ,—любимый и офицерами, и матросами, клалъ всю свою добрую, безхитростную душу на то, чтобы „Могучій“ былъ, какъ выражался Степанъ Степановичъ, „игрушкой“, которой могъ бы любоваться всякій, понимающій дѣло, морякъ.
И дѣйствительно, „Могучимъ“ любовались во всѣхъ портахъ, которые онъ посѣщалъ.
Обходя медлительной, нѣсколько развалистой, походкой нижнюю жилую палубу, баронъ Берингъ вдругъ остановился на кубрикѣ и вытянулъ свой длинный, бѣлый указательный палецъ, на которомъ блестѣлъ перстень съ фамильнымъ гербомъ стариннаго рода курляндскихъ бароновъ Берингъ. Палецъ этотъ указывалъ на лохматаго крупнаго рыжаго пса, сладко дремавшаго, вытянувъ свою неказистую, далеко не породистую морду, въ укромномъ и прохладномъ уголкѣ матросскаго помѣщенія.
— Это что такое?—внушительно и строго спросилъ баронъ послѣ секунды, другой, торжественнаго молчанія.
— Собака, ваше благородіе!—поспѣшилъ отвѣтить боцманъ, подумавшій, что старшій офицеръ не разглядѣлъ въ полутемнотѣ кубрика собаки и принялъ ее за что-нибудь другое.
— Ду-ракъ!—спокойно, не повышая голоса, отчеканилъ баронъ.—Я самъ вижу, что это собака, а не швабра. Я спрашиваю: почему собака здѣсь? Развѣ можно на военномъ суднѣ держать собакъ! Чья это собака?
— Конвертская, ваше благородіе!
— Боцманъ… Какъ твоя фамилія?
— Гордѣевъ, ваше благородіе!
— Боцманъ Гордѣевъ! Выражайся яснѣе; я тебя не понимаю. Что значитъ: корветская собака?—продолжалъ баронъ все тѣмъ же медленнымъ, тихимъ и нудящимъ голосомъ, произнося слова съ тою отчетливостью, съ какою говорятъ русскіе нѣмцы, и останавливая на лицѣ боцмана свои большіе, свѣтлые и холодные голубые глаза.
Пожилой боцманъ, котораго до сихъ поръ всѣ, кажется, отлично понимали, за исключеніемъ развѣ тѣхъ случаевъ, когда онъ, случалось, возвращался съ берега пьяный въ дрызгъ, недоумѣвая, смотрѣлъ въ безстрастное, бѣлое, отливавшее румянцемъ, безъусое, продолговатое лицо, опушенное рыжеватыми бакенбардами въ видѣ котлетъ и, видимо удру-
