— Голоденъ, не бойсь, бѣдный!—говорилъ матросъ. А ты потерпи… Вотъ и нашелъ, на твое счастье!—прибавилъ онъ, вынимая, наконецъ, изъ штановъ мѣдную монетку.
Онъ зашелъ въ мелочную лавочку и черезъ минуту бросилъ собакѣ куски чернаго хлѣба и отрѣзки рубцовъ, купленныхъ имъ на свои непропитыя еще двѣ копѣйки.
Собака съ алчностью бросилась на пищу и въ нѣсколько секундъ сожрала все и снова вопросительно смотрѣла на матроса.
— Ну, валимъ на конвертъ… Тамъ тебя накормятъ до отвалу, коли ты такой голодный… Матросы—добрые ребята… Не бойся! И переночуешь на конвертѣ, а то что за радость мокнуть на дождѣ… Идемъ, собака!
Онъ ласково свиснулъ. Собака двинулась за нимъ и не безъ нѣкотораго смущенія вошла по сходнямъ на корветъ и вслѣдъ за матросомъ очутилась на бакѣ среди толпы людей, испуганная и будто сконфуженная своимъ непривлекательнымъ видомъ.
— Бродягу, братцы, нашелъ!—проговорилъ Кочневъ, указывая на собаку.
Несчастный ея видъ возбудилъ жалость въ матросахъ. Ее стали гладить и повели внизъ кормить. Скоро она, наѣвшись до сыта, заснула, недалеко отъ камбуза (кухни) и, не вѣря своему счастью, часто тревожно просыпалась во снѣ.
На утро, разбуженная чисткой верхней палубы, собака испуганно озиралась, но Кочневъ значительно успокоилъ ее, поставивъ передъ ней чашку съ жидкой кашицей, которой завтракали матросы.
Спустя нѣсколько времени, когда палуба была вымыта, Кочневъ вывелъ ее на верхъ, на бакъ, и предложилъ матросамъ оставить ее на корветѣ.
— Пущай плаваетъ съ нами.
Предложеніе было принято съ полнымъ сочувствіемъ. Обратились къ боцману съ просьбой испросить разрѣшеніе старшаго офицера, и когда разрѣшеніе было получено, на бакѣ поднялся вопросъ, какую дать этому псу кличку.
Всѣ посматривали на весьма неказистую собаку, которая, въ отвѣтъ на ласковые взгляды, повиливала обрубкомъ хвоста и благодарно лизала руки матросовъ, которые гладили ее.
— Окромя какъ „Куцымъ“ никакъ его не назвать!—предложилъ кто-то.
