тономъ молодой человѣкъ,—то логичнѣе было бы, мнѣ кажется, не оставлять флота… Извини, папа… Но я высказываю свое мнѣніе, разъ ты меня спрашиваешь…
— Конечно, спрашиваю… И нечего тутъ извиняться… Такъ ты считаешь, что мнѣ слѣдовало ѣхать къ начальству и просить извиненія за то, что я былъ правъ?—спрашивалъ Максимъ Ивановичъ, взглядывая на сына и вдругъ чувствуя себя словно бы въ положеніи подсудимаго.
Вмѣстѣ съ тѣмъ старикъ почувствовалъ, что сынъ давно уже произнесъ свой приговоръ. Онъ это видѣлъ въ снисходительномъ взглядѣ Сережи. Онъ это слышалъ въ тонѣ его голоса. И прежній юнецъ Сережа словно бы пропалъ. Передъ нимъ былъ основательный, не по лѣтамъ практическій молодой человѣкъ, который могъ бы поучить его, старика, какъ надо вести себя.
— Сережа вовсе этого не думаетъ, папочка! Не правда ли, Сережа?—вступилась Нита, какъ-бы давая понять брату, что слѣдуетъ ему отвѣтить.
Сережа не соблаговолилъ отвѣтить сестрѣ и проговорилъ, обращаясь къ отцу:
— Мнѣ кажется, можно было бы устроить дѣло и безъ извиненій, если они такъ были тебѣ непріятны, что ты изъ-за нихъ бросилъ службу, которую любишь… Въ такихъ случаяхъ всегда есть посредники, которые улаживаютъ недоразумѣнія… Но ты, папа, погорячился… Ты дѣйствовалъ подъ вліяніемъ чувства, конечно, благороднаго, но изъ-за этого флотъ лишился превосходнаго адмирала!—прибавилъ Сережа.
Старикъ попробовалъ было улыбнуться, но улыбка вышла какая-то кислая. Однако, онъ промолвилъ:
— Ты, можетъ быть, и правъ, мой милый… Даже навѣрное правъ… Мы, старики, слишкомъ впечатлительны и часто забываемъ правила житейской мудрости… Но съ темпераментомъ ничего не подѣлаешь, Сережа!.. Я вотъ и вышелъ въ отставку, и флотъ лишился, какъ ты говоришь, хорошаго адмирала.
— Ты не сердись, папа, что я позволилъ себѣ откровенно высказать свое мнѣніе…
— Что ты, Сережа! За что же сердиться? Ты просто благоразумнѣе меня, вотъ и все… Ну, разсказывай, голубчикъ, доволенъ ли ты службой?.. Полюбилъ ли море?..
Сережа признался, что моря особенно онъ не любитъ, но
