Онъ хорошо зналъ свою слабость, изъ-за которой не мало претерпѣвалъ,—нарѣзываться до чертиковъ, когда попадалъ на берегъ и когда у него были деньги. Это еще куда ни шло—отчего не погулять матросу? Но бѣда была въ томъ, что какъ только Акимъ бралъ, по выраженію матросовъ, „четвертый рифъ“, т. е. переходилъ свой „градусъ“, тогда…
Самъ онъ рѣдко помнилъ, что бывало „тогда“, и напрасно припоминалъ вчерашнія свои дѣла, просыпаясь на клиперѣ безъ сапогъ и безъ фуражки, въ разорванной въ клочья рубахѣ, нерѣдко съ разбитымъ лицомъ, а одинъ разъ даже проснувшись въ лазаретѣ съ изрядной раной, полученной въ руку ножемъ. Приходилось Акиму узнавать отъ ребятъ, что съ берега его привезли связаннаго, что онъ „начисто раздѣлалъ“ англійскаго матроса, съ которымъ дрался, и если-бы не подоспѣли „наши“, то Акимъ совсѣмъ-бы „изничтожилъ“ человѣка. А не то разсказывалось, какъ Акимъ треснулъ унтеръ-офицера Лаврентьева, совсѣмъ зря, какъ сгрубилъ мичману и какъ на весь рейдъ оралъ, когда Акима подняли со шлюпки на клиперъ, и грозилъ всѣхъ разнести въ дребезги…
Отрезвѣвшій Акимъ обыкновенно внималъ всѣмъ этимъ сообщеніямъ и приходилъ въ ужасъ. „Неужто все это могло быть?“
Но грозный видъ старшаго офицера, призывавшаго Акима на расправу, ясно свидѣтельствовалъ, что все это было. И Акимъ съ виноватымъ выраженіемъ лица, потупивъ долу глаза, слушалъ и увѣщанія и угрозы, пересыпанныя бранью, переминаясь съ ноги на ногу и время отъ времени произнося тихимъ, подавленнымъ голосомъ:
— Виноватъ, ваше благородіе!
Подчасъ онъ съ тѣмъ-же покорнымъ видомъ выдерживалъ и затрещины озлившагося старшаго офицера, но все-таки не могъ дать обѣщанія, что впредь „этого“ не будетъ. Совѣсть не позволяла Акиму врать, и онъ уходилъ въ карцеръ или становился въ наказаніе на ванты, напутствованный обѣщаніемъ порки. Впрочемъ, это обѣщаніе не всегда приводилось въ исполненіе. На клиперѣ избѣгали тѣлесныхъ наказаній, да и притомъ и старшій офицеръ и остальные офицеры имѣли нѣкоторую слабость къ Акиму, какъ къ отличному матросу и превосходному человѣку.
Въ самомъ дѣлѣ Акимъ Ждановъ не только былъ добро-
