— Въ кандалахъ больно?
— Въ неволѣ погано, панычъ… И на службѣ было тошно, а въ арестантахъ еще тошнѣе…
— Ты былъ солдатомъ или матросомъ?
— Матросомъ, панычъ, въ сорокъ второмъ экипажѣ служилъ… Можетъ слыхали про капитана перваго ранга Богатова… Онъ у насъ былъ командиромъ корабля „Тартарарховъ“[1].
— Я его знаю… Онъ у насъ бываетъ… Такой толстый, съ большимъ пузомъ…
— Такъ изъ-за этого самаго человѣка я и въ арестанты попалъ. Нехай ему на томъ свѣтѣ попомнится зато, что онъ меня несчастнымъ сдѣлалъ.
— Что-жъ ты, нагрубилъ ему?
— То-то… нагрубилъ… Я, панычъ, былъ матросъ тихій, смирный, а онъ довелъ меня до затменія… Такъ сѣкъ, что и не дай Боже!
— За что же?
— А за все. И винно, и безвинно… За флотскую часть. Два раза въ гошпиталѣ изъ-за его лежалъ… Ну, душа и не стерпѣла… Назвалъ его злодѣемъ… Злодѣй и есть… И засудили меня, панычъ. Гоняли скрозь строй, а потомъ въ арестанты… Ужъ лучше было бы потерпѣть… Можетъ отъ этого человѣка избавился и къ другому бы попалъ—не такому злодѣю. По крайности въ матросахъ, все-таки, на волѣ жилъ… А тутъ, сами знаете, панычъ, какая есть арестантская доля… хоть пропадай съ тоски… И всякій можетъ тобой помыкать… Извѣстно—арестантъ!—прибавилъ съ грустною усмѣшкой Максимъ.
Вася, слушавшій Максима съ глубокимъ участіемъ, послѣ нѣсколькихъ секундъ раздумья, проговорилъ съ самымъ рѣшительнымъ видомъ:
— Такъ отчего ты, Максимъ, не убѣжишь, если тебѣ такъ нехорошо?
Радостный огонекъ блеснулъ въ глазахъ арестанта при этихъ словахъ, и онъ отвѣтилъ:
— А вы какъ думаете?… Давно убѣгъ бы, коли-бъ можно было, панычъ… Пошелъ бы до своей стороны…
— А гдѣ твоя сторона?
— Въ Каменецъ-Подольской губерніи… Можетъ слыхали
- ↑ Такъ матросы черноморскаго флота называли корабль Трехъ іерарховъ.
