радость и благодарность при этомъ приглашеніи: теперь, когда онъ могъ надѣяться провести возлѣ Гвендолэнъ нѣсколько драгоцѣнныхъ часовъ, слышать ея голосъ, любоваться ея красотой, молодому человѣку представилось, будто бы земля не можетъ дать ему ничего болѣе. Что же касается графа, то онъ думалъ про себя: «Этотъ призракъ можетъ ѣсть яблоки. Посмотримъ, ограничится-ли онъ этимъ. Я полагаю, что яблоки — исключительная пища духовъ; вѣроятно, они обозначаютъ границу между вещественнымъ и невещественнымъ міромъ, что подтверждается исторіей съ нашими прародителями. Впрочемъ, нѣтъ, я ошибаюсь. Яблоки дѣйствительно обозначали въ данномъ случаѣ роковую границу, только въ иномъ направленіи». Замѣтивъ новое платье у живописца, Росморъ почувствовалъ приливъ удовольствія и гордости. «Вотъ мнѣ и удалось уже преобразить его отчасти», рѣшилъ онъ.
Хозяинъ выразилъ одобреніе работѣ Трэси и, разговорившись, предложилъ художнику реставрировать своихъ старинныхъ мастеровъ, обѣщая вслѣдъ за тѣмъ заказать свой собственный портретъ, портретъ жены, а, можетъ быть, также и дочери. Молодой человѣкъ не помнилъ себя отъ радости; счастье такъ и валило ему. Они оживленно разговаривали, пока Трэси рисовалъ, а Селлерсъ тщательно распаковывалъ принесенную съ собой картину: то была совсѣмъ новая, только что отпечатанная хромолитографія. Она изображала приторно улыбавшееся, самодовольное лицо господина, наводнявшаго Союзъ объявленіями, въ которыхъ почтеннѣйшую публику приглашали выписать что-нибудь изъ его товаровъ; за три фунта стерлинговъ у него можно было пріобрѣсти, до желанію, обувь, пару платья или что-нибудь въ этомъ родѣ. Старый джентльменъ расправилъ хромолитографію у себя на колѣняхъ и, нѣжно поглядывая на нее, сдѣлался тихъ и задумчивъ. Вдругъ Трэси замѣтилъ, что у него изъ глазъ капаютъ на картину слезы. Это сильно растрогало чувствительнаго живописца, и ему стало неловко при мысли, что онъ сдѣлался невольнымъ свидѣтелемъ чужого тайнаго горя. Однако, жалость побѣдила въ немъ остальныя соображенія и онъ вздумалъ утѣшить старика словами дружескаго участія.
— Весьма сожалѣю… — началъ Трэси, — вѣроятно, это вашъ умершій другъ?..
— Болѣе, чѣмъ другъ, несравненно болѣе! Это самый дорогой родственникъ, какого я имѣлъ на землѣ, хотя мы не были знакомы лично. Это портретъ молодого лорда Берклея, погибшаго такой геройской смертью во время пожа… Боже мой! что такое съ вами?
— Ничего, ровно ничего! Я только былъ пораженъ, внезапно
