нее платье, которое также состояло изъ кольчуги, какъ я уже сказалъ, и спускалось прямо отъ его плечъ до бедеръ; затѣмъ другая кольчуга отъ тальи до ногъ, обѣ эти кольчуги были раздѣлены разрѣзомъ такъ, что онъ могъ ѣздить верхомъ, а края этой кольчуги спускались по обѣимъ сторонамъ. Онъ отправлялся къ гробу Господню и такое одѣяніе было вполнѣ приспособлено къ такому дальнему путешествію. Я дорого далъ бы за такое одѣяніе, но теперь было слишкомъ поздно переодѣваться. Солнце уже встало; король и вѣсь дворъ были въ сборѣ, хотѣли меня видѣть и пожелать мнѣ успѣха; я не могъ медлить, такъ какъ это не согласовалось съ этикетомъ. Въ такомъ одѣяніи даже нельзя было сѣсть самому на лошадь, а если бы вы захотѣли попробовать это, только пришли бы въ отчаяніе. Они подняли меня, именно такъ поднимаютъ человѣка въ аптеку, пораженнаго солнечнымъ ударомъ; меня усадили на лошадь, дали въ руки узду, вложили ноги въ стремена; я чувствовалъ себя такъ же неловко, такъ же странно, какъ человѣкъ, неожиданно вступившій въ бракъ, или ослѣпленный молніей, или что-нибудь въ родѣ этого; человѣкъ въ такомъ одеяніи даже не можетъ повернуться кругомъ, онъ точно цѣпенѣетъ и не въ состояніи сдѣлать никакого движенія; затѣмъ мнѣ дали нѣчто въ родѣ мачты, что у нихъ называлось пикою и я взялъ ее рукою; потомъ мнѣ надѣли на шею щитъ и я былъ совершенно готовъ сняться съ якоря и пуститься въ море. Всѣ были очень внимательны ко мнѣ, какъ это и должно было быть, и одна почетная дѣвушка подарила мнѣ на прощанье свой собственный кубокъ. Теперь уже ничего не оставалось болѣе дѣлать, какъ только ѣхать, да посадить еще сзади меня на сѣдло эту дѣвушку, которая сообщила намъ о таинственномъ замкѣ; я долженъ былъ держать ее рукою вокругъ таліи.
И вотъ мы отправились; всѣ простились съ нами и долго махали намъ платками или шлемами. И всякій, кого мы встрѣчали, съѣзжая съ холма и направляясь по деревнѣ, кланялись намъ съ большимъ почтеніемъ, за исключеніемъ мальчишекъ, которые кричали намъ вслѣдъ:
— О, что за чучелы! — и бросали въ насъ комками земли.
Я по своему опыту знаю, что мальчишки всегда одни и тѣ же во всѣ времена и во всѣхъ странахъ; они ни къ кому и ни къ чему не питаютъ уваженія. Они говорили: — «Проваливай, лысый!» древнему пророку, который, никого не трогая, шелъ своей дорогой; они дѣлали то же самое и въ средніе века. У пророка были въ распоряженіи медвѣди, которые расправились за него съ мальчишками. Я же проѣхалъ мимо, не отвѣчая, потому что я ихъ здѣсь болѣе не найду.
