салфетки, чашку, тарелку; учиться по книгѣ, ходить въ церквовь, говорить такъ прилично, что скучно и ротъ открывать! Вообще, куда ни повертывался Гекъ, всюду ставила передъ нимъ заставы и препятствія цивилизація, всюду опутывала она его по рукамъ и ногамъ. Онъ твердо выносилъ эти испытанія въ продолженіи трехъ недѣль, но пропалъ безъ вѣсти въ одно прекрасное утро. Мистриссъ Дугласъ розыскивала его повсюду цѣлыя сутки. Всѣ жители были глубоко озабочены; они обшарили каждый уголокъ, искали трупа въ рѣкѣ. На третій день по утру, Томъ Соуеръ отправился очень разумно къ пустымъ бочкамъ, валявшимся за старою, заброшенной бойней, и нашелъ тутъ бѣглеца. Гекъ спалъ здѣсь, только что позавтракавъ кое-какими крадеными кусочками и объѣдками, и предавался теперь отдохновенію, лежа рядомъ съ своею трубкою. Онъ былъ не умытъ, не чесанъ и облаченъ въ тѣ старыя лохмотья, которыя придавали ему такую живописность въ былые дни свободы и счастья. Томъ растолкалъ его, объяснилъ ему, сколько онъ надѣлалъ тревоги, и убѣждалъ его воротиться. Лицо Гека утратило тотчасъ свое довольное выраженіе и подернулось грустью. Онъ произнесъ:
— Не говори ты мнѣ этого, Томъ. Я принуждалъ себя, но не налаживается оно, Томъ, не налаживается. Не для меня эта штука; не привыкъ я къ ней. Эта вдова очень добра ко мнѣ, очень ласкова; но я ея порядковъ вынести не могу. Она заставляетъ меня дѣлать одно и тоже каждое утро; я долженъ умываться; причесываютъ меня, хоть пропадай; не позволяется мнѣ спать въ дровяномъ сараѣ. И я обязанъ носить это противное платье, которое душитъ меня, Томъ; въ него нисколько не продуваетъ и оно такъ дьявольски чисто, что я не смѣю въ немъ ни сѣсть, ни лечь, ни поваляться гдѣ-нибудь; мнѣ чудится, что я уже годы какъ не катался по скользкому льду передъ погребами… Вмѣсто того, ходи въ церковь, потѣй тамъ, потѣй… терпѣть не могу этихъ размазанныхъ проповѣдей! И мухъ не велятъ ловить, и жевать табакъ нельзя, и носи еще башмаки цѣлый день въ воскресенье. Вдова ѣстъ по звонку, ложится спать по звонку, встаетъ по звонку… Да что уже тутъ! Все до того правильно, что выдержать невозможно.
— Гекъ, вѣдь и у другихъ это такъ.
— Это все единственно, Томъ. Я не «другіе» и не могу выдержать. Слишкомъ ужасно быть такъ связаннымъ. Не мудрено и въ могилу угодить; я никакого вкуса въ ѣдѣ уже не нахожу. Чтобы идти поудить, надо спроситься; чтобы покупаться, тоже. Что ни задумалъ, спрашивайся всегда. И говорить надо до того красиво, что противно становится. Знаешь, я даже забирался каждый день, тамъ у нея, въ мезонинъ, чтобы поорать немножко и
