у себя въ памяти грустныя событія, которыя ему приходилось переживать самому. Такимъ образомъ онъ постоянно наполнялъ источники состраданія въ своемъ сердцѣ и не давалъ имъ изсякнуть.
Въ теченіе всего краткаго царствованія Эдуарда VI, Мильсъ Гендонъ и Томъ Канти были его любимцами. Послѣ кончины короля они искренно о немъ горевали. Графъ Кентскій обладалъ въ достаточной степени здравымъ смысломъ для того, чтобы не злоупотреблять дарованной ему привилегіей. Кромѣ упомянутаго уже нами случая, онъ воспользовался ею во всю свою жизнь лишь дважды, а именно при вступленіи на престолъ королевъ сперва Маріи, а потомъ Елизаветы. Одинъ изъ его потомковъ воспользовался этимъ правомъ при вступленіи на престолъ короля Іакова I. Затѣмъ прошло около четверти вѣка, прежде чѣмъ Кентскій домъ имѣлъ случай примѣнить свою привилегію, и воспоминаніе о ней утратилось въ придворныхъ сферахъ настолько, что, когда графъ Кентскій, явившись на аудіенцію къ королю Карлу, сѣлъ въ присутствіи этого монарха, дабы оградить такимъ путемъ особыя права и преимущества своего дома, поступокъ его вызвалъ въ первую минуту настоящее смятеніе. Вскорѣ, однако, все объяснилось, и кентская привилегія была подтверждена его величествомъ. Послѣдній изъ графовъ Кентскихъ палъ, сражаясь за короля съ войсками парламента. Съ нимъ вмѣстѣ пресѣклась и эта своеобразная привилегія.
Томъ Канти дожилъ до глубокой старости и сталъ красивымъ сѣдовласымъ пожилымъ джентльмэномъ съ серьезнымъ, но добродушнымъ выраженіемъ лица. Онъ пользовался до конца жизни общимъ уваженіемъ и почетомъ. Своеобразный, бросавшійся въ глаза, его костюмъ напоминалъ всѣмъ и каждому, что джентльмэнъ этотъ временно заступалъ мѣсто короля. Куда бы ни показывался Томъ въ своемъ костюмѣ, народъ всюду разступался передъ нимъ. При этомъ каждый шепталъ другому на ухо:
— Сними шляпу, это королевскій питомецъ!
Томъ отвѣчалъ на поклоны добродушной улыбкой, которую всѣ очень цѣнили, такъ какъ считали его лицомъ, вполнѣ заслуживающимъ уваженія.
Правда, что король Эдуардъ VI прожилъ недолго, но и за эти немногіе годы онъ сдѣлалъ много хорошаго. Не разъ, когда кто-нибудь изъ высшихъ государственныхъ сановниковъ, или же великихъ вассаловъ королевства, возставалъ противъ чрезмѣрнаго его милосердія и утверждалъ, будто суровый законъ, на отмѣнѣ котораго настаивалъ король, въ достатчной степени мягокъ для простонародья и не причиняетъ такихъ неудобствъ и страданій, на которыя стоило бы обращать вниманіе, молодой король съ
