— Но я не люблю скумбріи.
— Ну, такъ покушайте горчицы.
Прежде я находилъ этотъ анекдотъ весьма хорошимъ, но теперь мрачное сходство съ нашимъ положеніемъ лишило его всякаго юмора въ моихъ глазахъ.
Завтракъ былъ передъ глазами, но ѣсть его мы не рѣшались.
Я понюхалъ, попробовалъ и сказалъ, что буду лучше пить кофе. Хозяинъ въ изумленіи остановился и безмолвно на меня смотрѣлъ. Наконецъ, когда онъ пришелъ въ себя, то отвернулся и какъ бы совѣтуясь самъ съ собою о такомъ важномъ дѣлѣ, прошепталъ:
— Кофе! Вотъ такъ-такъ, будь я пр…ъ!
Мы ѣсть не могли, сидѣли всѣ за однимъ столомъ и разговора правильнаго между конюхами и пастухами не было, а перебрасывались они между собою отрывочными фразами въ одной и той же формѣ, всегда грубо-дружественной. Сначала новизна и бытовая оригинальность ихъ способа излагать мысль меня интересовали, но со временемъ однообразіе ихъ прискучило. Разговоръ былъ:
— Передай хлѣбъ, ты, хорьковый сынъ! — Нѣтъ, я ошибаюсь, не «хорьковый», кажется, оно было хуже, да, я вспоминаю, оно дѣйствительно было хуже, но точнаго выраженія не помню. Впрочемъ, оно не важно, такъ какъ во всякомъ случаѣ оно не печатное. Благодаря только моей необычайной памяти, я не забылъ, гдѣ пришлось мнѣ въ первый разъ услышать сильныя и для меня совсѣмъ новыя, мѣстныя выраженія въ западныхъ степяхъ и горахъ.
Мы отказались отъ завтрака, заплатили каждый по доллару и вернулись на свои мѣста въ дилижансѣ, гдѣ нашли утѣшеніе въ куреніи. Тутъ въ первый разъ почувствовали мы нѣкоторое разочарованіе. Здѣсь же пришлось намъ разстаться съ чудною шестеркою лошадей и замѣнить ее мулами. Это были дикія мексиканскія животныя и надо было человѣку стоять передъ каждымъ изъ нихъ и крѣпко держать, пока кучеръ надѣвалъ перчатки и устраивался на козлахъ, когда же, наконецъ, онъ бралъ возжи въ руки и конюха, при условномъ знакѣ, быстро отскакивали, карета выѣзжала со станціи какъ бы ядро, выпущенное изъ пушки. И какъ эти бѣшеныя животныя летѣли! Это былъ какой-то неутомимый и неистовый галопъ, ни разу не уменьшавшійся ни на минуту въ продолженіе десяти или двѣнадцати миль, пока мы снова не подъѣзжали къ станціи.
Такъ летѣли мы весь день. Къ двумъ часамъ дня лѣсная полоса, окаймляющая Сѣверную Платту и обозначающая поворотъ ея въ обширную гладкую степь, стала видна. Къ четыремъ часамъ мы переѣхали черезъ рукавъ рѣки, къ пяти часамъ проѣхали
