пустыни! Сначала она недоумѣваетъ, останавливается и озирается кругомъ; влѣзаетъ на ближайшій песочный холмъ, устремляетъ свой взоръ вдаль, задумчиво встряхиваетъ головой, тихо поворачивается и бѣжитъ обратно, смиренно, чувствуя себя виноватой, какъ бы стыдясь своего поведенія, и почти около недѣли ходитъ съ поджатымъ хвостомъ; и даже черезъ годъ послѣ этого, какъ бы ни травили ее на кайота, она только вскинетъ взглядомъ по направленію звѣря, не обнаруживая никакого волненія, какъ бы сказавъ себѣ: «Будетъ, довольно, знаю, что меня ожидаетъ».
Кайотъ живетъ преимущественно въ самыхъ отдаленныхъ и безлюдныхъ степяхъ, тамъ, гдѣ пріютились ящерицы, оселъ-кроликъ, во́роны; онъ всегда во всемъ нуждается, никогда не обезпеченъ пищей и съ трудомъ добываетъ ее. Онъ питается почти что одною падалью воловъ, муловъ и лошадей, случайно околѣвшихъ по пути, павшихъ птицъ и по временамъ выброшенными объѣдками проѣзжихъ бѣлыхъ людей, которые, вѣроятно, въ состояніи были ѣсть лучшую пищу, чѣмъ ветчина, предназначенная для войска. Кайотъ съѣдаетъ все, что ему попадется, и этимъ сходственъ съ племенемъ индѣйцевъ, часто посѣщающемъ пустыни; эти тоже съѣдаютъ все, что попадется имъ на зубъ! Любопытный фактъ это племя, единственное, которое съ пріятностью ѣстъ нитро-глицеринъ, и если только не умретъ отъ него, то проситъ о повтореніи. Особенно плохо приходится степному кайоту, живущему за Скалистыми Горами, благодаря все тѣмъ же индѣйцамъ, которые также склонны и способны по запаху разыскать только-что павшаго вола; когда это случается, кайотъ удовлетворяется пока тѣмъ, что садится вблизи и наблюдаетъ за этими людьми, которые сдираютъ мясо, снимаютъ все съѣдомое и уносятъ съ собою. Тогда онъ и ожидающіе во̀роны набрасываются на остовъ и очищаютъ кости. Замѣчено, что кайотъ, зловѣщая птица и степные индѣйцы въ кровномъ родствѣ между собою, потому что живутъ въ одной и той же мѣстности, пустынной и безплодной, въ самыхъ дружескихъ отношеніяхъ, ненавидя всѣхъ и съ нетерпѣніемъ ожидающіе возможности присутствовать на похоронахъ своихъ враговъ. Ему ничего не стоитъ пройти сто миль для завтрака, полтораста для обѣда, потому что онъ убѣжденъ, что между завтракомъ и обѣдомъ пройдетъ не менѣе трехъ, четырехъ дней, и потому ему безразлично или даже лучше странствовать и обозрѣвать окрестности, нежели, лежа на мѣстѣ, ничего не дѣлать и этимъ только обременять своихъ родителей.
Мы скоро привыкли различать рѣзкій, злой лай кайота, раздававшійся въ мрачной пустынѣ ночью, мѣшая намъ спать въ каретѣ между мѣшками; вспомнивъ его безпомощный видъ и его
