ныхъ горъ не найдешь нигдѣ. Кажется, встрѣться имъ на пути погребальная колесница, они и въ нее полѣзутъ!
Еще полѣзли пассажиры въ омнибусъ; потомъ еще и еще. Обѣ скамейки были биткомъ набиты; мужчины цѣлой вереницей стояли посреди кареты, держась за ремни, болтавшіеся у нихъ надъ головою. Люди съ корзинами, съ узлами, карабкались вверхъ по лѣстницѣ на крышу. Со всѣхъ сторонъ слышался рокотъ полуподавленнаго смѣха.
— Ну, ужь будь я индѣецъ, если это не превосходитъ все, что мнѣ когда-либо случалось видѣть, въ смыслѣ на-чисто отдѣланнаго, невозмутимаго, первостатейнаго нахальства! — шепталъ другу Джэкъ.
Но вотъ въ карету сталъ протискиваться продавецъ посуды.
— Силы мои слабѣютъ! — проговорилъ полковникъ Джэкъ. — Кучеръ, стой! Останьтесь на мѣстахъ, милостивыя государыни и милостивые государи! Прошу васъ, не стѣсняйтесь, все уже заплачено сполна. Кучеръ, катай себѣ этихъ господъ вокругъ да около, до тѣхъ поръ, пока имъ угодно будетъ, — это наши знакомые, — ну, понимаешь? Вози ихъ повсюду; а если тебѣ еще понадобятся деньги, зайди въ гостинницу св. Николая и мы сведемъ счеты. Пріятнаго пути, милостивыя государыни и милостивые государи! Катайтесь себѣ, сколько вашей душѣ угодно: это вамъ не будетъ стоить ни гроша.
Оба пріятеля вышли изъ кареты и полковникъ Джэкъ замѣтилъ: — Джимми, а вѣдь Нью-Іоркъ самый общительный городъ, какой мнѣ когда-либо доводилось видѣть. Вѣдь, даже торговецъ посудой такъ же спокойно, какъ и всѣ другіе, тискался впередъ. Останься мы еще немножко, и, чего добраго, къ намъ ввалились бы какіе-нибудь негры! Клянусь св. Георгіемъ Побѣдоносцемъ! Намъ придется на ночь устроить баррикаду у своихъ дверей, а не то какой-нибудь изъ этихъ гусей лапчатыхъ вздумаетъ попытать счастья поспать съ нами у насъ на квартирѣ…
Кто-то высказалъ мнѣніе, что для того, чтобы познакомиться съ той или другой общественной средой, необходимо прослѣдить,
