дородія и красоты, съ громадной панорамой, не уступавшей по обширности виду, открывающемуся съ Этны, но далеко превосходившей этотъ прославленный видъ, истинной живописностью, по нашему общему мнѣнію.
— Я увѣренъ, — сказалъ Эллисонъ, со вздохомъ глубокаго наслажденія, послѣ того, какъ цѣлый часъ точно очарованный смотрѣлъ на эту картину, — я знаю, что на моемъ мѣстѣ, девять десятыхъ самыхъ требовательныхъ людей остались бы довольны. Панорама дѣйствительно великолѣпная и мнѣ не нравится въ ней только избытокъ великолѣпія. Всѣ архитекторы, какихъ я только зналъ, считаютъ необходимымъ помѣщать зданіе на вершину холма, ради «вида». Ошибка очевидная. Величіе во всѣхъ своихъ формахъ, а особенно, въ формѣ громаднаго пространства, поражаетъ, возбуждаетъ и, вслѣдствіе этого, утомляетъ, угнетаетъ. Для случайнаго зрѣлища ничего не можетъ быть лучше, для постояннаго вида нѣтъ ничего хуже. Самая опасная сторона въ постоянномъ видѣ размѣры, самое скверное въ размѣрахъ — громадность разстоянія. Она противорѣчитъ чувству и ощущенію уединенія, которыя мы стремимся удовлетворить, «уѣзжая въ деревню». Глядя съ вершины горы, мы невольно чувствуемъ вокругъ себя міръ. Меланхоликъ избѣгаетъ далекихъ перспективъ, какъ чумы.
Только къ концу четвертаго года нашихъ странствій мы нашли мѣстность, которой Эллисонъ остался доволенъ. Не нужно говорить, гдѣ это мѣсто. Недавняя смерть моего друга открыла извѣстному разряду посѣтителей доступъ въ его имѣніе, доставила Арнгейму родъ таинственной, глухой, если не торжественной, славы, въ родѣ той, которой такъ долго пользовался Фонтгилль, но безконечно выше по степени.
Обычный способъ сообщенія съ Арнгеймомъ былъ по рѣкѣ. Посѣтитель выѣзжалъ изъ города рано утромъ. До полудня онъ ѣхалъ среди прекраснаго, мирнаго ландшафта, — широкихъ луговъ, яркая зелень которыхъ пестрѣла бѣлыми пятнами безчисленныхъ овецъ. Мало по малу идея культуры смѣнялась впечатлѣніемъ простой пастушеской жизни. Это послѣднее понемногу исчезало въ чувствѣ уединенія, которое, въ свою очередь, смѣнялось сознаніемъ одиночества. Съ приближеніемъ вечера рѣка становилась уже, берега круче, одѣвавшая ихъ зелень богаче, роскошнѣе, темнѣе. Вода казалась все прозрачнѣе. Потокъ прихотливо извивался, такъ что его блестящая поверхность въ каждую данную минуту была видима лишь на незначительномъ разстояніи. Казалось, что судно находится въ заколдованномъ кругу съ непроницаемыми зелеными стѣнами, ультрамариновой атласной кровлей и безъ пола; киль покачивался съ удивительной точностью на килѣ призрачной лодки,
