хожденіе, моя фамилія одно изъ тѣхъ распространенныхъ именъ, которыя кажется съ незапамятныхъ временъ были общимъ достояніемъ толпы. Я потому и назвалъ себя въ этомъ разсказѣ Вильямомъ Вильсономъ — вымышленное имя, немногимъ отличающееся отъ дѣйствительнаго. Мой однофамилецъ, одинъ изъ всѣхъ учениковъ, выдумалъ тягаться со мною въ наукахъ — въ играхъ и ссорахъ на рекреаціонной площадкѣ — не вѣрилъ моимъ утвержденіямъ, не подчинялся моей волѣ, словомъ, ни въ какомъ отношеніи не признавалъ моего авторитета. Если есть на землѣ деспотизмъ въ полномъ смыслѣ слова, такъ это деспотизмъ школьника надъ менѣе энергичными товарищами.
Непокорность Вильсона была для меня источникомъ величайшихъ затрудненій; тѣмъ болѣе, что, несмотря на презрѣніе, съ которымъ я относился къ нему и его претензіямъ публично, я втайнѣ чувствовалъ, что боюсь его и не могъ не видѣть въ равенствѣ, которое ему удавалось такъ легко сохранять по отношенію ко мнѣ, доказательство превосходства, — не даромъ же мнѣ приходилось напрягать всѣ свои силы только для того, чтобы не быть побѣжденнымъ. Но это превосходство — даже это равенство — замѣчалъ только я; наши товарищи, въ силу какого-то непонятнаго ослѣпленія, повидимому, даже не подозрѣвали о нихъ. Въ самомъ дѣлѣ его соперничество, его упорство, и въ особенности его наглое и грубое вмѣшательство въ мои распоряженія, имѣли язвительный, но частный характеръ. Повидимому, ему было чуждо какъ честолюбіе, такъ и страстная энергія ума, заставлявшія меня соперничать съ нимъ. Въ своемъ соперничествѣ онъ какъ будто руководился капризнымъ желаніемъ язвить, ошеломлять или оскорблять меня лично; хотя по временамъ я не могъ не замѣтить, съ чувствомъ удивленія, досады и униженія какую-то совершенно неумѣстную ласковость манеръ, соединявшуюся у него съ оскорбленіями, насмѣшками или противорѣчіями. Я могъ объяснить это странное поведеніе только вульгарнымъ самодовольствомъ, принимающимъ покровительственный видъ.
Можетъ быть, эта послѣдняя черта въ характерѣ Вильсона, въ связи съ одинаковостью фамиліи и тѣмъ случайнымъ обстоятельствомъ, что мы поступили въ школу въ одинъ и тотъ же день, — заставшій старшихъ учениковъ школы считать насъ братьями. Старшіе вообще не особенно интересуются дѣлами младшихъ. Но, конечно, если бъ мы были братьями, то оказались бы близнецами; такъ какъ впослѣдствіи оставивъ школу доктора Бренсби, я случайно узналъ, что мой однофамилецъ родился девятнадцатаго января 1813 года. Дѣйствительно, странное совпаденіе, такъ какъ это также день моего рожденія.
