— Да, — повторилъ вассалъ.
— Ужасно! — хладнокровно сказалъ баронъ и спокойно вернулся во дворецъ.
Съ этого дня странная перемѣна произошла въ поведеніи распутнаго юноши, барона Фредерика фонъ Метценгерштейнъ. Въ самомъ дѣлѣ оно обмануло всѣ ожиданія и совсѣмъ не соотвѣтствовало планамъ многихъ маменекъ, обладавшихъ дочерьми-невѣстами; а привычки и образъ жизни барона еще сильнѣе, чѣмъ прежде, расходились съ нравами сосѣдней аристократіи. Онъ не показывался за предѣлами своихъ владѣній и въ этомъ обширномъ и общежительномъ свѣтѣ оставался одинъ одинешенекъ, — если только эта странная, бѣшеная, огненной масти лошадь, на которой онъ съ тѣхъ поръ постоянно ѣздилъ, не пріобрѣла какимъ-то таинственнымъ путемъ права называться его другомъ.
Какъ бы то ни было, со стороны сосѣдей періодически получались многочисленныя приглашенія. «Не соблаговолитъ-ли, баронъ, почтить своимъ присутствіемъ нашъ праздникъ?» «Не угодно-ли барону принять участіе въ охотѣ на кабана?» — «Метценгерштейнъ не охотится», «Метценгерштейнъ не будетъ» — таковы были высокомѣрные и лаконическіе отвѣты на эти приглашенія.
Такихъ оскорбленій не могла вынести гордая аристократія. Приглашенія становились все холоднѣе, присылались рѣже и, наконецъ, совсѣмъ прекратились. Вдова несчастнаго графа Берлифитцинга выразила даже надежду, — что «баронъ будетъ дома, когда не захочетъ быть дома, если онъ пренебрегаетъ обществомъ себѣ равныхъ, и поѣдетъ верхомъ, когда не захочетъ ѣхать верхомъ, если онъ предпочитаетъ общество лошади». Разумѣется, это была очень глупая вспышка наслѣдственной вражды и только лишній разъ доказала, какую замѣчательную безсмыслицу можемъ мы изрекать, когда вздумаемъ выразиться по энергичнѣе.
Сострадательные люди приписывали перемѣну въ поведеніи юнаго магната естественной горести сына о безвременной кончинѣ отца, забывая его жестокое и безсовѣстное поведеніе въ теченіе короткаго періода, непосредственно слѣдовавшаго за этой потерей. Иные намекали на слишкомъ высокое мнѣніе барона о своихъ достоинствахъ. Иные, наконецъ (въ томъ числѣ и домашній врачъ барона), толковали о черной меланхоліи и наслѣдственномъ недугѣ, сопровождая свои разсужденія темными намеками болѣе двусмысленнаго свойства, которые толпа обсуждала на свой ладъ.
Въ самомъ дѣлѣ, неестественная привязанность барона къ своему новому коню, повидимому, возроставшая послѣ каждаго новаго проявленія бѣшеной и дьявольской натуры животнаго, —
