койные кустарники, и вверхъ на громадныя первобытныя деревья, и еще выше на шумное небо и багровую луну. А я лежалъ подъ покровомъ лилій и слѣдилъ за дѣйствіями человѣка. И человѣкъ дрожалъ въ одиночествѣ, но ночь убывала, а онъ все сидѣль на скалѣ.
«И человѣкъ отвратилъ свой взоръ отъ неба и взглянулъ на мрачную рѣку Заиру, и на ея желтыя зловѣщія воды, и на блѣдные легіоны водяныхъ лилій. И человѣкъ прислушивался ко вздохамъ водяныхъ лилій и къ ихъ тихому ропоту. А я лежалъ въ своемъ убѣжищѣ и слѣдилъ за дѣйствіями человѣка. И человѣкъ дрожалъ въ одиночествѣ; но ночь убывала, а онъ все сидѣлъ на скалѣ.
«Тогда я ушелъ въ глубину болотъ, и прошелъ среди чащи лилій, и созвалъ гиппопотамовъ, которые жили въ трясинахъ въ глубинѣ болотъ. И гиппопотамы услышали мой зовъ, и явились къ подножію скалы, и громко и страшно ревѣли при лунномъ свѣтѣ. А я лежалъ въ своемъ убѣжищѣ и слѣдилъ за дѣйствіями человѣка. И человѣкъ дрожалъ въ одиночествѣ; но ночь убывала, а онъ все сидѣлъ на скалѣ.
«Тогда я проклялъ стихіи проклятіемъ смятенія; и страшная буря разразилась въ небесахъ, гдѣ раньше не было вѣтра. И небеса почернѣли отъ бѣшенства бури, и дождь хлесталъ человѣка, и воды рѣчныя вышли изъ береговъ, и рѣка запѣнилась, возмущенная бурей, и водяныя лиліи стонали на своемъ ложѣ, и лѣсъ трещалъ подъ напоромъ вѣтра, и гремѣлъ громъ, и сверкала молнія, и скала тряслась до самаго основанія. А я лежалъ въ своемъ убѣжищѣ и слѣдилъ за дѣйствіями человѣка. И человѣкъ дрожалъ въ одиночествѣ; но ночь убывала, а онъ все сидѣлъ на скалѣ.
«Тогда я пришелъ въ бѣшенство и проклялъ рѣку, и лиліи, и вѣтеръ, и лѣсъ, и небо, и громъ, и вздохи водяныхъ лилій, — проклялъ ихъ проклятіемъ молчанія. И стали онѣ прокляты, и умолкли. И луна перестала пробираться по небу, и раскаты грома замерли, и молнія угасла, и облака повисли недвижимо, и воды, вернувшись въ свое ложе, остановились, и деревья не колыхались болѣе, и лиліи не вздыхали, и не слышно было ихъ ропота, и ни тѣни звука не раздавалось въ широкой, безпредѣльной пустынѣ. И я взглянулъ на надпись на скалѣ, и она измѣнилась, и была эта надпись молчаніе.
«И взоры мои упали на лицо человѣка, и лицо его было блѣдно отъ ужаса. И онъ быстро приподнялъ голову, и выпрямился на скалѣ, и прислушался. Но ни единаго звука не слышно было въ безпредѣльной пустынѣ, и надпись на скалѣ была молчаніе. И человѣкъ задрожалъ, и отвратилъ лицо свое, и убѣжалъ прочь такъ поспѣшно, что я никогда не видалъ его болѣе».
