густая клубящаяся масса огненныхъ облаковъ. Голова его свѣтлости закружилась, когда онъ взглянулъ вверхъ. Оттуда свѣшивалась цѣпъ изъ неизвѣстнаго кроваво-краснаго металла, верхній конецъ которой терялся, подобно городу Бостону, parmi les nues. На нижнемъ висѣла огромная лампа. Герцогъ убѣдился, что она сдѣлана изъ рубина; но изъ нея лился свѣтъ, такой ослѣпительный, такой сильный, такой странный, какому никогда не молился Персъ, о какомъ не мечталъ Гебръ, какой не грезился мусульманину, когда, накурившись опіума, онъ валялся на ложѣ, спиной къ цвѣтамъ, а лицомъ къ богу Аполлону. Герцогъ пробормоталъ легкое проклятіе, рѣшительно одобрительнаго свойства.
Углы комнаты были закруглены въ видѣ нишъ. Въ трехъ изъ нихъ стояли статуи гигантскихъ размѣровъ. Ихъ красота была греческая, безобразіе египетское, а tout ensemble французскій. Въ четвертой нишѣ статуя была закутана покрываломъ, и не отличалась колоссальными размѣрами, за то виднѣлась ножка въ сандаліи. Де-Л’Омлетъ прижалъ руку къ сердцу, закрылъ глаза, поднялъ, ихъ, и замѣтилъ, что его сатанинское величество — покраснѣлъ.
Но картины! Киприда! Астарта! Асторетъ! — тысяча и всѣ одно и тоже! И Рафаэль разсматривалъ ихъ! Да, Рафаэль былъ здѣсь; вѣдь онъ написалъ, стало быть, былъ осужденъ. Картины! картины! О, роскошь! о, любовь! Кто, любуясь на эти запретныя красы, обратилъ бы вниманіе на золотыя рамы, сверкавшія, подобно звѣздамъ, на гіацинтовыхъ и порфировыхъ стѣнахъ? Но сердце герцога замерло. Не думайте, что онъ ошеломленъ великолѣпіемъ, одурманенъ благоуханіемъ безчисленныхъ курильницъ. C’est vrai que de toutes ces choses il a pensé beaucoup, — mais! Герцогъ де-Л’Омлетъ пораженъ ужасомъ, потому что сквозь единственное открытое окно онъ видитъ блескъ самаго зловѣщаго изъ всѣхъ огней!
Le pauvre Duc! Онъ не могъ не подумать, что чудныя, сладострастныя, безсмертныя мелодіи, оглашавшія залу, были на самомъ дѣлѣ вопли и стоны грѣшниковъ, проникавшіе, превращаясь въ мелодію, сквозь волшебныя стекла зачарованныхъ оконъ. А тамъ! вонъ тамъ! на той оттоманкѣ! кто это такой? онъ, petit maitre, — нѣтъ, божество, — что сидитъ словно мраморное изваяніе et qui sourit блѣдными губами, si amèrement?
Mais il faut agir, иными словами, французъ никогда не теряетъ присутствія духа. Къ тому же его свѣтлость ненавидѣлъ сцены. Де-Л’Омлетъ опомнился. На столѣ лежали нѣсколько рапиръ и нѣсколько шпагъ. Герцогъ учился фехтованію у Б., il avait tué ses six hommes. И такъ, il pent s’echapper. Онъ мѣряетъ двѣ шпаги, и съ невыразимой граціей предлагаетъ его величеству выбирать. Horreur! его величество не умѣетъ фехтовать.
