— Милостивый государь! — сказалъ я, — вы павіанъ!
— Милостивый государь! — возразилъ онъ послѣ нѣкотораго размышленія, — Donner und Blitzen!
Больше ничего не требовалось. Мы обмѣнялись карточками. На другое утро я отстрѣлилъ ему носъ, а затѣмъ отправился къ своимъ друзьямъ.
— Béte! — сказалъ первый.
— Дуракъ! — сказалъ второй!
— Олухъ! — сказалъ третій.
— Оселъ! — сказалъ четвертый.
— Простофиля! — сказалъ пятый.
— Болванъ! — сказалъ шестой.
— Убирайся! — сказалъ седьмой.
Я огорчился и пошелъ къ отцу.
— Отецъ, — сказалъ я, — какая цѣль моего существованія?
— Сынъ мой, — отвѣчалъ онъ, — изученіе Нозологіи, какъ и раньше; но, попавъ электору въ носъ, ты промахнулся. Конечно, у тебя прекрасный носъ, но у Блудденнуффа теперь совсѣмъ нѣть носа. Ты провалился, а онъ сталъ героемъ дня. Безспорно знаменитость льва пропорціональна длинѣ его носа, но, Богъ мой! возможно-ли соперничать съ львомъ совершенно безносымъ?
| Ce grand malheur de ne pouvoir être seul. (Великое несчастіе не выносить одиночества). |
| La Bruyère. |
Хорошо сказано объ одной нѣмецкой книгѣ: «er lasst sich nicht lesen» — она не позволяетъ себя читать. Есть тайны, которыя не позволяютъ себя высказать. Каждую ночь люди умираютъ въ своихъ постеляхъ, стискивая руки призрачныхъ духовниковъ и жалобно глядя имъ въ глаза, — умираютъ съ отчаяніемъ въ сердцѣ и конвульсіями въ глоткѣ, изъ-за чудовищныхъ тайнъ, которыя не допускаютъ, чтобы ихъ открыли. Время отъ времени, увы, совѣсть человѣческая обременяетъ себя такой ужасной тяжестью, которая можетъ быть сброшена только въ могилѣ. Такимъ образомъ сущность преступленія остается неразоблаченной.
Не такъ давно, октябрскимъ вечеромъ, я сидѣлъ у большого окна съ выступомъ въ кофейнѣ Д. — въ Лондонѣ. Я былъ боленъ нѣсколько мѣсяцевъ, но теперь выздоравливалъ и находился въ томъ
