уваженіе, такъ какъ на немъ была не только черная пара, но и безукоризненно чистая рубашка съ аккуратно завернутыми надъ бѣлымъ галстухомъ воротничками, и волосы съ проборомъ посерединѣ, какъ у дѣвочки. Руки его были задумчиво сложены на животѣ, а глаза осторожно закатывались подъ лобъ.
Вглядѣвшись пристальнѣе, я замѣтилъ на немъ черный шелковый фартучекъ и это показалось мнѣ крайне курьезнымъ. Но, прежде чѣмъ я успѣлъ сказать что-нибудь по поводу этого страннаго обстоятельства, онъ перебилъ меня вторичнымъ «э… хмъ!»
Я не зналъ, что отвѣчать на это заявленіе. Дѣло въ томъ, что на такія лаконическія замѣчанія почти невозможно отвѣтить. Я зналъ одно трехмѣсячное обозрѣніе, которое было приведено въ полное замѣшательство словомъ: «Врешь!» И такъ, безъ стыда сознаюсь, что я обратился за помощью къ мистеру Даммиту.
— Даммитъ, — сказалъ я, — что ты на это скажешь? или ты не слышалъ? этотъ господинъ говорить: «э… хмъ!» — Говоря это, а сурово смотрѣлъ на моего друга, такъ какъ, по правдѣ сказать, чувствовалъ себя смущеннымъ, а когда человѣкъ смущенъ, ему слѣдуетъ хмуритъ брови и выглядѣть сердитымъ, если онъ не хочетъ выглядѣть дуракомъ.
— Даммитъ, — замѣтилъ я тономъ, весьма напоминавшимъ ругательство, котораго, впрочемъ, у меня и въ мысляхъ не было, — Даммитъ, этотъ господинъ говорить: «э… хмъ!»
Я не думаю утверждать, что мое замѣчаніе отличалось глубокомысліемъ; я самъ не считалъ его глубокомысленнымъ; но я давно замѣтилъ, что дѣйствіе нашихъ рѣчей совсѣмъ не согласуется съ значеніемъ, которое мы сами придаемъ имъ. Если бы я разнесъ его вдребезги Пексановской бомбой или треснулъ но головѣ «Поэтами и поэзіей въ Америкѣ», это врядъ-ли бы поразило его сильнѣе простыхъ словъ: — Даммитъ, что ты на это скажешь? Или ты не слышалъ? Этотъ господинъ говоритъ: «э… хмъ!»
— Что ты говоришь? — произнесъ онъ наконецъ, нѣсколько разъ измѣнившись въ лицѣ, быстрѣе чѣмъ пиратъ мѣняетъ флаги, когда за нимъ гонится военный корабль. — Ты увѣренъ, что онъ это сказалъ? Ну, что же, я во всякомъ случаѣ не струшу. Сюда «э… хмъ!»
Старичекъ, повидимому, былъ очень польщенъ, Богъ знаетъ почему. Онъ вылѣзъ изъ своего уголка, граціозно приковылялъ къ Даммиту, схватнлъ его руку и дружески потрясъ ее, глядя ему въ лицо съ выраженіемъ самой искренней благосклонности, какую только можно себѣ представить.
— Я совершенно увѣренъ, что вы выиграете пари, Даммитъ, — сказалъ онъ съ чистосердечнѣйшей улыбкой, — но все-таки нужно произвести опытъ, знаете — для проформы.
