запную перемѣну въ настроеніи духа философа какой-нибудь изъ тѣхъ причинъ, которыя обыкновенно имѣютъ такое вліяніе. Насколько я знаю Пьера Бонъ-Бона, онъ менѣе чѣмъ кто-либо способенъ былъ поддаться обманчивой внѣшности. Такой тонкій наблюдатель людей и вещей не могъ не раскусить съ перваго взгляда, что за гость явился къ нему. Замѣчу, что нога посѣтителя была очень странной формы, что онъ держалъ надъ головой необычайной длины шляпу, что задняя часть его панталонъ какъ-то странно вздувалась и фалды фрака замѣтно шевелились. Судите же сами объ удовольствіи нашего героя, когда онъ увидѣлъ себя въ обществѣ особы, къ которой всегда питалъ глубочайшее почтеніе. Онъ былъ, однако, слишкомъ тонкій дипломатъ, чтобы выдать свои подозрѣнія хоть малѣйшимъ намекомъ. Въ его намѣренія вовсе не входило доказать, что онъ сознаетъ высокую честь, которой удостоился такъ неожиданно; ему хотѣлось завлечь гостя въ разговоръ и выудить отъ него какія-нибудь важныя этическія идеи, которыя могли бы, найдя мѣсто въ предполагаемомъ изданіи, просвѣтить человѣчество и обезсмертить его самого, — идеи, которыхъ смѣло можно было ожидать отъ посѣтителя въ виду его преклоннаго возраста и всѣмъ извѣстной опытности въ вопросахъ морали.
Подстрекаемый такими просвѣщенными планами, нашъ герой предложилъ гостю стулъ, подкинулъ въ огонь вязанку хвороста, поднялъ столъ и разставилъ на немъ нѣсколько бутылокъ mousseux. Затѣмъ усѣлея на креслѣ vis-à-vis съ посѣтителемъ и ожидалъ, пока тотъ начнетъ бесѣду.
— Я вижу, вы меня знаете, Бонъ-Бонъ, — сказалъ гость, — ха! ха! ха! — хе! хе! хе! — хи! хи! хи! — хо! хо! хо! — ху! ху! ху! — и отбросивъ личину набожности, разинулъ ротъ до ушей, обнаруживъ рядъ острыхъ, страшныхъ зубовъ, закинулъ назадъ голову и закатился долгимъ, громкимъ, безстыднымъ, оглушительнымъ хохотомъ. Черная собака, припавъ на заднія лапы, весело принялась вторить, а пестрая кошка, выгнувъ дугою спину, завизжала въ отдаленнѣйшемъ углу комнаты.
Философъ молчалъ: онъ былъ слишкомъ свѣтскій человѣкъ, чтобы смѣяться подобно собакѣ, или визгомъ обнаруживать неприличный испугъ, подобно кошкѣ. Надо сознаться, онъ нѣсколько удивился, замѣтивъ, что цвѣтъ и смыслъ бѣлой надписи «Rituel Catholique», на книжкѣ въ карманѣ гостя мгновенно измѣнились, и черезъ нѣсколько секундъ на мѣстѣ прежняго заглавія засіяли ярко красными буквами слова «Régistre des Condamnés». Этимъ поразительнымъ обстоятельствомъ объясняется нѣсколько смущенный тонъ философа, когда онъ отвѣтилъ на замѣчаніе гостя:
— Видите-ли, сэръ… правду сказать… мнѣ кажется… мнѣ
