Конечно… чего же тутъ «особенно» стыдиться! Но хоть и не «особенно», а всежь таки, видно, стыдненько г-жѣ Желиховской и она чувствуетъ желаніе «оправдаться». Съ этой цѣлью она объясняетъ своимъ читателямъ, что я… пожалуй… заколдовалъ ее, ея дѣтей и даже Блаватскую! сдѣлалъ «внушеніе и дурманное ослѣпленіе», пустилъ въ ходъ свой «fluide», дѣйствовавшій магнетически (стр. 65 брошюры). Я, видите ли, занимался магіей и желалъ «возвратиться въ Россію прообразомъ моего «князя-мага» въ романѣ «Волхвы» (стр. 31 брошюры)». Г-жа Желиховская подозрѣваетъ даже, что я занимался «черной магіей» (стр. 33).
Находчивость необыкновенная!! Вѣдь вотъ же пишутъ, въ «Новомъ Времени» и другихъ газетахъ, о какихъ-то «заколдованныхъ жабахъ», о какихъ-то «черныхъ магахъ», не только ихъ заколдовывающихъ, но даже и убивающихъ своихъ враговъ en effigie и на разстояніи, посредствомъ разныхъ «fluide»’овъ! Кто меня знаетъ — можетъ быть и я умѣлъ тогда, въ самомъ дѣлѣ, заколдовывать жабъ?! Только теперь, — увы! я, во всякомъ случаѣ, потерялъ эту способность…
Но тогда, увѣряетъ г-жа Желиховская, я могъ все! Я пріѣхалъ осенью 1885 года въ Петербургъ — и оказался ихъ «самымъ близкимъ и дорогимъ пріятелемъ». Я бывалъ у нихъ «ежедневно»(?!). «…Онъ еще болѣе, пишетъ г-жа Желиховская, — заинтересовалъ всѣхъ насъ своими живыми разсказами, своими оригинальными мистическими (?!?) воззрѣніями на все въ мірѣ и своей добродушной искренностью, иногда доходившей до рѣзкости. Эту послѣднюю черту онъ такъ искустно себѣ усвоилъ, что положительно очаровалъ насъ своей правдивостью (стр. 119)». Ну, словомъ, я «черный магъ, жабный заколдовыватель»! Вотъ они какіе бываютъ!.
Однако въ чемъ же заключалась эта моя «добродушная искренность» и т. д.? Въ томъ, увѣряетъ г-жа Желиховская, что я «искустно возбуждалъ ихъ гнѣвъ противъ Блаватской и ссорилъ ихъ съ родными. «Возбуждалъ онъ (гнѣвъ) не для чего иного, какъ чтобы заставлять меня и моихъ, — объясняетъ г-жа Желиховская, — проговариваться въ минуты крайняго возбужденія, — и давать тѣмъ возможность увеличивать то скопленіе свѣдѣній, которое г-нъ Соловьевъ такъ картинно называетъ своимъ багажемъ (стр. 124—125)».
Далѣе г-жа Желиховская увѣряетъ, что я выдумывалъ какія-то «неправды» (совѣтую ей внимательно прочесть письмо Блаватской 1875 года, на стр. 314 «Изиды», — тогда она ужь не рѣшится говорить, будто что я либо выдумывалъ, когда дружески давалъ ей возможность распутать и уничтожить то, что̀ считалъ тогда напраслиной и клеветою). Я довелъ ее, бѣдную, моимъ коварствомъ до «безумія», такъ что она потеряла сообразительность — и все кончилось тѣмъ, что «когда я дошла до полубезумія, а дѣти мои до крайней степени ярости за меня, — тщательно принималось къ свѣдѣнію и записывалось все, что могло сорваться съ языковъ нашихъ въ самомъ крайнемъ, преувеличенномъ раздраженіемъ смыслѣ (многознаменательное признаніе не только за себя, но даже и за своихъ дѣтей: когда
Конечно… чего же тут «особенно» стыдиться! Но хоть и не «особенно», а все ж таки, видно, стыдненько г-же Желиховской и она чувствует желание «оправдаться». С этой целью она объясняет своим читателям, что я… пожалуй… заколдовал ее, ее детей и даже Блаватскую! сделал «внушение и дурманное ослепление», пустил в ход свой «fluide», действовавший магнетически (стр. 65 брошюры). Я, видите ли, занимался магией и желал «возвратиться в Россию прообразом моего «князя-мага» в романе «Волхвы» (стр. 31 брошюры)». Г-жа Желиховская подозревает даже, что я занимался «черной магией» (стр. 33).
Находчивость необыкновенная!! Ведь вот же пишут в «Новом Времени» и других газетах о каких-то «заколдованных жабах», о каких-то «черных магах», не только их заколдовывающих, но даже и убивающих своих врагов en effigie и на расстоянии, посредством разных «fluide»’ов! Кто меня знает, — может быть, и я умел тогда, в самом деле, заколдовывать жаб?! Только теперь, — увы! я, во всяком случае, потерял эту способность…
Но тогда, уверяет г-жа Желиховская, я мог все! Я приехал осенью 1885 года в Петербург — и оказался их «самым близким и дорогим приятелем». Я бывал у них «ежедневно»(?!). «…Он еще более, — пишет г-жа Желиховская, — заинтересовал всех нас своими живыми рассказами, своими оригинальными мистическими (?!?) воззрениями на все в мире и своей добродушной искренностью, иногда доходившей до резкости. Эту последнюю черту он так искустно себе усвоил, что положительно очаровал нас своей правдивостью (стр. 119)». Ну, словом, я «черный маг, жабный заколдовыватель»! Вот они какие бывают!..
Однако в чем же заключалась эта моя «добродушная искренность» и так далее? В том, уверяет г-жа Желиховская, что я «искустно возбуждал их гнев против Блаватской и ссорил их с родными». «Возбуждал он (гнев) не для чего иного, как чтобы заставлять меня и моих, — объясняет г-жа Желиховская, — проговариваться в минуты крайнего возбуждения, — и давать тем возможность увеличивать то скопление сведений, которое г-н Соловьев так картинно называет своим багажом (стр. 124—125)».
Далее г-жа Желиховская уверяет, что я выдумывал какие-то «неправды» (советую ей внимательно прочесть письмо Блаватской 1875 года, на стр. 314 «Изиды», — тогда она уж не решится говорить, будто я что-либо выдумывал, когда дружески давал ей возможность распутать и уничтожить то, что считал тогда напраслиной и клеветою). Я довел ее, бедную, моим коварством до «безумия», так что она потеряла сообразительность, — и все кончилось тем, что «когда я дошла до полубезумия, а дети мои до крайней степени ярости за меня, — тщательно принималось к сведению и записывалось все, что могло сорваться с языков наших в самом крайнем, преувеличенном раздражением смысле (многознаменательное признание не только за себя, но даже и за своих детей: когда
