иномъ[1]? — Какъ? — Вѣроятно, каждая изъ его частей находится въ цѣломъ, и ни одна внѣ цѣлаго. — Такъ. — И всѣ части объемлются цѣлымъ? — Да. — И одно составляютъ именно всѣ C. его части, — не больше что нибудь и не меньше, какъ всѣ. — Конечно, не больше и не меньше. — Поэтому одно не есть ли и цѣлое? — Какъ не цѣлое. — Слѣдовательно, если всѣ части находятся въ цѣломъ, если всѣ онѣ составляютъ одно и само цѣлое, и всѣ объемлются цѣлымъ; то одно будетъ обнимаемо однимъ, и такимъ образомъ одно будетъ уже само въ себѣ. — Явно. — Но съ другой стороны, опять, цѣлое-то — не въ частяхъ, ни во всѣхъ, ни въ нѣкоторыхъ; вѣдь если во всѣхъ, то необходимо и въ одной, такъ какъ, не находясь въ одной, оно, вѣроятно, не могло бы уже находиться и во D.
- ↑ Изъ сказаннаго выше философъ выводитъ, что одно конечное и содержится въ себѣ самомъ, и заключено въ иномъ. О первой половинѣ мысли сказать почти нечего; ибо явно, что отдѣльныя идеи, или части существа конечнаго, находятся въ его объемѣ и составляютъ съ нимъ одно. Но почему Парменидъ полагаетъ, что цѣлое должно вращаться въ чемъ нибудь другомъ? Это надобно понимать такъ, что одно, какъ соединенное съ сущностію и потому опредѣленное, не можетъ не имѣть какого нибудь внѣшняго состоянія, — а иначе оно было бы неопредѣленнымъ. Стало быть, одному, составляющему цѣлое, необходимо находиться въ какомъ нибудь внѣшнемъ отношеніи. Если же спросили бы: что надобно разумѣть подъ именемъ инаго, въ чемъ заключено конечное одно? — мы, безъ сомнѣнія, отвѣчали бы, что конечную сущность, философъ мыслитъ здѣсь въ отношеніи къ матеріи тѣлъ, какъ къ нѣкоторому внѣшнему ея образу. Этотъ нашъ отвѣтъ подтверждается и Тимеемъ, гдѣ матерію тѣлъ Платонъ называетъ ξυναίτιον, пріемникомъ истинной сущности, испытывающимъ на себѣ ея силу (Tim. p. 40 C). Понятіе Платона о матеріи порядочно изложено еще древними философами, особенно неоплатониками. Аристотель (Phys. IV, 2) τὴν ὕλην, которой, впрочемъ, самъ Платонъ этимъ именемъ не означалъ, именуетъ τὴν χώραν; да и у Платона въ Тимеѣ (p. 52 A) матерія есть γένος τῆς χώρας, или то, что способно принимать всѣ формы, и этимъ именно характеризуется ея природа. Понятіе Платоновой матеріи тонко анализируетъ Апулей (De habit. doctr. Plat. p. 3): Materiam vero inprocreabilem incorruptamque commemorat, non ignem, neque aquam, nec aliud de principiis et absolutis elementis esse, sed ex omnibus primam et figurarum capacem factioniqne subjectam, adhuc rudem et figurationis qualitate viduatam. — Sed neque corpoream neque sane incorpoream esse concedit. Ideo autem non putat corpus, quod omne corpus specie qualicunque non careat. Sine corpore vero esse non potest dicere, quia nihil incorporale corpus exhibeat: sed vi et ratione sibi non videri corpoream. — Sed quae substantiam non habent corpoream, cogitationibus ea videri: unde adulterata opinione ambiguam materiae hujus intelligi qualitatem (Chalcid. in Tim. p. 461).
ином[1]? — Как? — Вероятно, каждая из его частей находится в целом, и ни одна вне целого. — Так. — И все части объемлются целым? — Да. — И одно составляют именно все C. его части, — не больше что-нибудь и не меньше, как все. — Конечно, не больше и не меньше. — Поэтому одно не есть ли и целое? — Как не целое. — Следовательно, если все части находятся в целом, если все они составляют одно и само целое, и все объемлются целым; то одно будет обнимаемо одним, и таким образом одно будет уже само в себе. — Явно. — Но с другой стороны, опять, целое-то — не в частях, ни во всех, ни в некоторых; ведь если во всех, то необходимо и в одной, так как, не находясь в одной, оно, вероятно, не могло бы уже находиться и во D.
——————
- ↑ Из сказанного выше философ выводит, что одно конечное и содержится в себе самом, и заключено в ином. О первой половине мысли сказать почти нечего; ибо явно, что отдельные идеи, или части существа конечного, находятся в его объеме и составляют с ним одно. Но почему Парменид полагает, что целое должно вращаться в чём-нибудь другом? Это надобно понимать так, что одно, как соединенное с сущностью и потому определенное, не может не иметь какого-нибудь внешнего состояния, — а иначе оно было бы неопределенным. Стало быть, одному, составляющему целое, необходимо находиться в каком-нибудь внешнем отношении. Если же спросили бы: что надобно разуметь под именем инаго, в чём заключено конечное одно? — мы, без сомнения, отвечали бы, что конечную сущность, философ мыслит здесь в отношении к материи тел, как к некоторому внешнему её образу. Этот наш ответ подтверждается и Тимеем, где материю тел Платон называет ξυναίτιον, приемником истинной сущности, испытывающим на себе её силу (Tim. p. 40 C). Понятие Платона о материи порядочно изложено еще древними философами, особенно неоплатониками. Аристотель (Phys. IV, 2) τὴν ὕλην, которой, впрочем, сам Платон этим именем не означал, именует τὴν χώραν; да и у Платона в Тимее (p. 52 A) материя есть γένος τῆς χώρας, или то, что способно принимать все формы, и этим именно характеризуется её природа. Понятие Платоновой материи тонко анализирует Апулей (De habit. doctr. Plat. p. 3): Materiam vero inprocreabilem incorruptamque commemorat, non ignem, neque aquam, nec aliud de principiis et absolutis elementis esse, sed ex omnibus primam et figurarum capacem factioniqne subjectam, adhuc rudem et figurationis qualitate viduatam. — Sed neque corpoream neque sane incorpoream esse concedit. Ideo autem non putat corpus, quod omne corpus specie qualicunque non careat. Sine corpore vero esse non potest dicere, quia nihil incorporale corpus exhibeat: sed vi et ratione sibi non videri corpoream. — Sed quae substantiam non habent corpoream, cogitationibus ea videri: unde adulterata opinione ambiguam materiae hujus intelligi qualitatem (Chalcid. in Tim. p. 461).
