добродѣтель пріобрѣтается наукою, и понимавшій ее, какъ внѣшнее стяжаніе, натурально долженъ былъ допустить многоразличіе ея видовъ, или частей, непохожихъ одна на другую. Но Сократъ, разумѣя добродѣтель, какъ одно безразличное и нераздѣльное существо, нечувствительно приводитъ Протагора къ заключенію — сперва, что правда свята и святость праведна, потомъ, что мудрость и разсудительность — одно и тоже, наконецъ, что правда и разсудительность — не различны. Такимъ образомъ эротематическая метода Сократова заставляетъ софиста перейти отъ многоразличія добродѣтелей юридическихъ, которыхъ преподавателемъ онъ почиталъ себя, къ единству добродѣтели нравственной или метафизической, которая, по ученію Платона, не можетъ быть предметомъ науки. 328, D. 334, C.
Но чтобы показать, сколь слабо чувствуетъ софистъ величіе добродѣтели нравственной, безъ которой невозможно знаніе и юридической, Платонъ предоставляетъ Протагору изъяснить пѣснь Симонида о томъ: возможно ли быть добрымъ? Протагоръ изъясняетъ ее, но не понимаетъ, что дѣлаться и пребывать — не одно и тоже, а потому обвиняетъ Симонида въ противорѣчіи самому себѣ. Утверждая, что трудно дѣлаться добрымъ, Симонидъ, говоритъ онъ, за то же самое мнѣніе порицаетъ Питтака, который сказалъ, что трудно быть добрымъ. При томъ, вызвавшись изъяснить Симонидову пѣснь, софистъ самъ не замѣчаетъ, какъ сильно противорѣчитъ она собственному его положенію, что можно учить добродѣтели; потому что въ ней доказывается, что даже дѣлаться добрымъ по истинѣ трудно, а быть добрымъ вовсе невозможно, и свойственно одному Богу. Какъ же тутъ преподавать добродѣтель? 334, C. 347, A.
Этимъ, казалось бы, надлежало и окончить разговоръ; но Сократъ, подведши всѣ прочія добродѣтели подъ понятіе одной въ смыслѣ метафизическомъ, и посредствомъ Симонидовой пѣсни, сблизивши Протагора съ мыслію о томъ, что она не можетъ бытъ предметомъ науки, еще не изслѣ-
добродетель приобретается наукою, и понимавший ее, как внешнее стяжание, натурально должен был допустить многоразличие её видов, или частей, непохожих одна на другую. Но Сократ, разумея добродетель, как одно безразличное и нераздельное существо, нечувствительно приводит Протагора к заключению — сперва, что правда свята и святость праведна, потом, что мудрость и рассудительность — одно и тоже, наконец, что правда и рассудительность — не различны. Таким образом эротематическая метода Сократова заставляет софиста перейти от многоразличия добродетелей юридических, которых преподавателем он почитал себя, к единству добродетели нравственной или метафизической, которая, по учению Платона, не может быть предметом науки. 328, D. 334, C.
Но чтобы показать, сколь слабо чувствует софист величие добродетели нравственной, без которой невозможно знание и юридической, Платон предоставляет Протагору изъяснить песнь Симонида о том: возможно ли быть добрым? Протагор изъясняет ее, но не понимает, что делаться и пребывать — не одно и тоже, а потому обвиняет Симонида в противоречии самому себе. Утверждая, что трудно делаться добрым, Симонид, говорит он, за то же самое мнение порицает Питтака, который сказал, что трудно быть добрым. При том, вызвавшись изъяснить Симонидову песнь, софист сам не замечает, как сильно противоречит она собственному его положению, что можно учить добродетели; потому что в ней доказывается, что даже делаться добрым поистине трудно, а быть добрым вовсе невозможно, и свойственно одному Богу. Как же тут преподавать добродетель? 334, C. 347, A.
Этим, казалось бы, надлежало и окончить разговор; но Сократ, подведши все прочие добродетели под понятие одной в смысле метафизическом, и посредством Симонидовой песни, сблизивши Протагора с мыслью о том, что она не может быт предметом науки, еще не иссле-
