цѣ, и о лунѣ, и о прочихъ звѣздахъ, что́ касается до ихъ относительной скорости, поворотовъ, и другихъ свойствъ, то-есть, какое бы дѣйствіе или страданіе для всякаго изъ этихъ предметовъ могло быть самымъ лучшимъ. Утверждая, что все устроено умомъ, онъ конечно, думалъ я, не станетъ искать для этихъ вещей иной причины, кромѣ той, что быть имъ въ такомъ состояніи, въ какомъ онѣ находятся, всего лучше. Нашедши же причину предметовъ, B. взятыхъ порознь и вообще, онъ покажетъ, какъ мнѣ казалось, и самое лучшее для каждаго изъ нихъ, и общее благо для всѣхъ ихъ вмѣстѣ. И я не хотѣлъ дешево отдать своихъ надеждъ, но съ жаромъ ухватился за книги, намѣреваясь прочитать ихъ какъ можно скорѣе, чтобы какъ можно скорѣе узнать, что́ всего лучше и что хуже. Но столь удивительныя надежды, другъ мой, не долго оставались со мною. Продолжая читать, я вижу, что умомъ этотъ человѣкъ нисколько не пользуется, и порядка вещей не изъясняетъ никакими причинами: напротивъ въ C. основаніи всего полагаетъ воздухъ, эѳиръ, воду и много другихъ странностей. Онъ точно такъ поступаетъ, думаю я, какъ еслибы кто, положивъ, что Сократъ все, что ни дѣлаетъ, дѣлаетъ умомъ, началъ потомъ приводить причины каждаго моего дѣла и сказалъ, напримѣръ, будто я потому теперь сижу здѣсь, что мое тѣло состоитъ изъ костей и жилъ, что кости тверды и отдѣлены одна отъ другой составами, а жилы имѣютъ способность растягиваться и ослабляться, и лежатъ около костей вмѣстѣ съ плотію и D. кожею, которая все обхватываетъ; а такъ какъ кости могутъ быть поднимаемы въ ихъ составахъ, то растягивающіяся и ослабляющіяся жилы даютъ мнѣ возможность сгибать члены, — и вотъ, согнувшись, я и сижу здѣсь. Пожалуй, и теперешній разговоръ нашъ онъ произвелъ бы изъ подобныхъ причинъ, напримѣръ, изъ голоса, воздуха, слуха и изъ множества другихъ того же рода, не обративъ E. вниманія на причины истинныя, что Аѳиняне сочли за луч-
це, и о луне, и о прочих звездах, что́ касается до их относительной скорости, поворотов, и других свойств, то есть, какое бы действие или страдание для всякого из этих предметов могло быть самым лучшим. Утверждая, что всё устроено умом, он конечно, думал я, не станет искать для этих вещей иной причины, кроме той, что быть им в таком состоянии, в каком они находятся, всего лучше. Нашедши же причину предметов, B. взятых порознь и вообще, он покажет, как мне казалось, и самое лучшее для каждого из них, и общее благо для всех их вместе. И я не хотел дешево отдать своих надежд, но с жаром ухватился за книги, намереваясь прочитать их как можно скорее, чтобы как можно скорее узнать, что́ всего лучше и что хуже. Но столь удивительные надежды, друг мой, не долго оставались со мною. Продолжая читать, я вижу, что умом этот человек нисколько не пользуется, и порядка вещей не изъясняет никакими причинами: напротив в C. основании всего полагает воздух, эфир, воду и много других странностей. Он точно так поступает, думаю я, как если бы кто, положив, что Сократ всё, что ни делает, делает умом, начал потом приводить причины каждого моего дела и сказал, например, будто я потому теперь сижу здесь, что мое тело состоит из костей и жил, что кости тверды и отделены одна от другой составами, а жилы имеют способность растягиваться и ослабляться, и лежат около костей вместе с плотию и D. кожею, которая всё обхватывает; а так как кости могут быть поднимаемы в их составах, то растягивающиеся и ослабляющиеся жилы дают мне возможность сгибать члены, — и вот, согнувшись, я и сижу здесь. Пожалуй, и теперешний разговор наш он произвел бы из подобных причин, например, из голоса, воздуха, слуха и из множества других того же рода, не обратив E. внимания на причины истинные, что Афиняне сочли за луч-
