Сокр. Такъ не объявишь ли, въ отношеніи къ чему высшій и умнѣйшій имѣетъ право преобладать? Или ты и моихъ предположеній не примешь, и самъ не скажешь?
Калл. Да вѣдь давно уже говорю[1]. И во-первыхъ, высшими, какіе есть, я называю не сапожниковъ и поваровъ, B. а тѣхъ людей, которые умны въ отношеніи къ дѣламъ гражданскимъ, — какимъ бы образомъ получше жить, и нетолько умны, но и мужественны, способны осуществлять свои помыслы, а не утомляться отъ слабодушія.
Сокр. Замѣчаешь ли, наилучшій человѣкъ, Калликлъ, что ты упрекаешь меня не въ томъ, въ чемъ я тебя? Ты утверждаешь, что я говорю всегда одно, и за то порицаешь меня; а я осуждаю въ тебѣ противное, что объ одномъ и C. томъ же ты никогда не говоришь одного и того же. Лучшими и высшими сперва называлъ ты сильнѣйшихъ, потомъ умнѣйшихъ, а теперь хочешь назвать опять кого-то другаго, — теперь подъ именемъ высшихъ и лучшихъ разумѣешь какихъ-то мужественныхъ. Скажи же окончательно, добрый Калликлъ, кого и въ чемъ называешь ты лучшими и высшими?
Калл. Но я уже сказалъ, что это — люди умные и мужественные D. въ дѣлахъ гражданскихъ. Имъ-то свойственно начальствовать надъ городами, и они-то по справедливости должны преобладать предъ другими, какъ начальники предъ подчиненными.
Сокр. Что жъ? а въ отношеніи къ себѣ, другъ мой, начальниками ли должны быть они, или подчиненными?
Калл. Какъ это?
Сокр. Я говорю, что каждый начальствуетъ самъ надъ
- ↑ Да вѣдь давно уже говорю. Между тѣмъ Калликлъ говоритъ здѣсь совсѣмъ не то, что̀ прежде. Такова бываетъ вообще увертливость дерзкаго, но неосновательнаго мышленія! Притомъ, настоящую свою рѣчь онъ начинаетъ словомъ: и во-первыхъ, послѣ котораго надлежало ожидать во-вторыхъ, и такъ далѣе, — вообще, какого-то порядка мыслей: а между тѣмъ софистъ пугаетъ только словами, на самомъ же дѣлѣ первый вопросъ Сократа обнаруживаетъ крайнюю непослѣдовательность друга Горгіасова.
Сокр. Так не объявишь ли, в отношении к чему высший и умнейший имеет право преобладать? Или ты и моих предположений не примешь, и сам не скажешь?
Калл. Да ведь давно уже говорю[1]. И во-первых, высшими, какие есть, я называю не сапожников и поваров, B. а тех людей, которые умны в отношении к делам гражданским, — каким бы образом получше жить, и нетолько умны, но и мужественны, способны осуществлять свои помыслы, а не утомляться от слабодушие.
Сокр. Замечаешь ли, наилучший человек, Калликл, что ты упрекаешь меня не в том, в чём я тебя? Ты утверждаешь, что я говорю всегда одно, и за то порицаешь меня; а я осуждаю в тебе противное, что об одном и C. том же ты никогда не говоришь одного и того же. Лучшими и высшими сперва называл ты сильнейших, потом умнейших, а теперь хочешь назвать опять кого-то другого, — теперь под именем высших и лучших разумеешь каких-то мужественных. Скажи же окончательно, добрый Калликл, кого и в чём называешь ты лучшими и высшими?
Калл. Но я уже сказал, что это — люди умные и мужественные D. в делах гражданских. Им-то свойственно начальствовать над городами, и они-то по справедливости должны преобладать пред другими, как начальники пред подчиненными.
Сокр. Что ж? а в отношении к себе, друг мой, начальниками ли должны быть они, или подчиненными?
Калл. Как это?
Сокр. Я говорю, что каждый начальствует сам над
————————————
- ↑ Да ведь давно уже говорю. Между тем Калликл говорит здесь совсем не то, что̀ прежде. Такова бывает вообще увертливость дерзкого, но неосновательного мышления! Притом, настоящую свою речь он начинает словом: и во-первых, после которого надлежало ожидать во-вторых, и так далее, — вообще, какого-то порядка мыслей: а между тем софист пугает только словами, на самом же деле первый вопрос Сократа обнаруживает крайнюю непоследовательность друга Горгиасова.
