дѣятельности человѣка, въ такомъ значеніи, въ какомъ тѣ мысли раскрыты были въ прежде написанныхъ имъ діалогахъ, съ другой — она заключаетъ въ себѣ иниціативу новаго порядка идей, вводящихъ человѣческую дѣятельность въ формы гражданской жизни. «Въ чемъ же теперь остается согласиться намъ? спрашиваетъ Шлейермахеръ. — Остается сказать, что Платоновъ Сократъ есть какбы какой-то двулицый Янусъ: въ сочиненіи Платона, носящемъ заглавное имя πολιτεία, онъ, по видимому, смотритъ назадъ; а въ Тимеѣ мы видимъ его смотрящимъ впередъ и обращающимъ взоръ на будущее. Съ этимъ стоитъ въ связи и то, что въ книгахъ Политики есть не мало вопросовъ, которые въ прежнихъ діалогахъ или едва затронутые, или слегка только разсмотрѣнные, теперь разсматриваются обстоятельнѣе, и притомъ такъ, что переплетаются съ другими вопросами, которые въ прежнихъ сочиненіяхъ представлялись сомнительными, а въ настоящемъ сочетаніи мыслей получаютъ опредѣленное значеніе и доставляютъ читателямъ удовольствіе. Въ Тимеѣ же Политика потому только имѣется въ виду, что въ ней начинается новый рядъ разсужденій, въ которыхъ роль Сократа наконецъ передается Тимею, Критіасу и Гермократу. Итакъ въ Политику входятъ двѣ стороны, — и если мы будемъ различать ихъ, то едва ли не найдемъ возможности разогнать мракъ, окружающій отдѣльныя ея части.»
Какъ ни остроумно это предположеніе Шлейермахера, но всякій замѣтитъ, что въ его мнѣніи Политика Платона теряетъ единство предмета и, какъ одно цѣлое, держится только единствомъ Сократовой личности. Такая неудовлетворительность Шлейермахеровыхъ заключеній не скрылась отъ многихъ послѣдовавшихъ за нимъ критиковъ, изъ которыхъ каждый, по этому поводу, представляетъ собственный свой взглядъ на содержаніе разсматриваемаго сочиненія. Такъ, напримѣръ, Мункъ иѳическій и политическій его отдѣлы соединяетъ въ одной идеѣ блага и, зерномъ всей
деятельности человека, в таком значении, в каком те мысли раскрыты были в прежде написанных им диалогах, с другой — она заключает в себе инициативу нового порядка идей, вводящих человеческую деятельность в формы гражданской жизни. «В чём же теперь остается согласиться нам? спрашивает Шлейермахер. — Остается сказать, что Платонов Сократ есть как бы какой-то двулицый Янус: в сочинении Платона, носящем заглавное имя πολιτεία, он, по-видимому, смотрит назад; а в Тимее мы видим его смотрящим вперед и обращающим взор на будущее. С этим стоит в связи и то, что в книгах Политики есть не мало вопросов, которые в прежних диалогах или едва затронутые, или слегка только рассмотренные, теперь рассматриваются обстоятельнее, и притом так, что переплетаются с другими вопросами, которые в прежних сочинениях представлялись сомнительными, а в настоящем сочетании мыслей получают определенное значение и доставляют читателям удовольствие. В Тимее же Политика потому только имеется в виду, что в ней начинается новый ряд рассуждений, в которых роль Сократа наконец передается Тимею, Критиасу и Гермократу. Итак в Политику входят две стороны, — и если мы будем различать их, то едва ли не найдем возможности разогнать мрак, окружающий отдельные её части.»
Как ни остроумно это предположение Шлейермахера, но всякий заметит, что в его мнении Политика Платона теряет единство предмета и, как одно целое, держится только единством Сократовой личности. Такая неудовлетворительность Шлейермахеровых заключений не скрылась от многих последовавших за ним критиков, из которых каждый, по этому поводу, представляет собственный свой взгляд на содержание рассматриваемого сочинения. Так, например, Мунк ифический и политический его отделы соединяет в одной идее блага и, зерном всей
