пока не принудишь его раздѣться и сразиться съ тобою на словахъ.
Сокр. Ты, въ самомъ дѣлѣ, отлично изобразилъ мою болѣзнь, Ѳеодоръ; только я крѣпче тѣхъ, потому что со мною встрѣчалось уже множество Иракловъ и Тезеевъ[1], сильныхъ въ словѣ, и они очень больно били меня, а я все-таки C. не отступаю, — такая страшная вселилась въ меня любовь къ этому занятію. Не отказывайся же и ты помѣряться со мною и принести пользу какъ себѣ, такъ и мнѣ.
Ѳеод. Больше не противорѣчу: веди куда хочешь; опровергнутому всячески надобно въ этомъ отношеніи терпѣть судьбу, какую ты назначишь. Впрочемъ, конечно, не далѣе же того, чѣмъ предположено тобою, буду я въ состояніи ввѣрить себя твоему водительству.
Сокр. Довольно и этого. Но будь у меня особенно внимателенъ къ тому, чтобы, разговаривая, не допустить намъ безъ сознанія какого нибудь дѣтскаго рода разговоровъ, D. и чтобы не стали насъ опять порицать за это.
Ѳеод. Да ужъ постараюсь, — по крайней мѣрѣ сколько могу.
Сокр. Возьмемся же[2], во первыхъ, снова за прежнее, и посмотримъ, правильно или неправильно досадовали мы и укоряли то разсужденіе, что оно по разумности дѣлало самодовлѣющимъ всякаго, тогда какъ Протагоръ согласился съ нами, что нѣкоторые, относительно лучшаго и худшаго, превосходятъ другихъ, и что эти именно — мудрецы. Не такъ ли?
- ↑ Разумѣетъ софистовъ, сильно нападавшихъ на Сократа; таковы были Эвтидемъ и Діонисіодоръ, описанные въ діалогѣ, озаглавленномъ именемъ Эвтидема; таковъ Тразимахъ, изображенный въ книгахъ о Государствѣ; таковъ Калликлесъ, выставленный въ Горгіасѣ, и другіе подобные.
- ↑ То самое положеніе Протагора, которое Сократъ доселѣ такъ прекрасно объяснялъ и такъ тонко защищалъ, теперь снова вызывается на обсужденіе, чтобы сказать противъ него все, что можно. Теперь признается нужнымъ прежде всего изслѣдованіе, правильно или нѣтъ Протагоръ полагаетъ, что человѣкъ есть мѣра вещей.
онъ и самъ былъ схваченъ и задушенъ Геркулесомъ, когда послѣдній, похитивъ Геріоновыхъ быковъ, прибылъ въ Ливію.
пока не принудишь его раздеться и сразиться с тобою на словах.
Сокр. Ты, в самом деле, отлично изобразил мою болезнь, Феодор; только я крепче тех, потому что со мною встречалось уже множество Ираклов и Тезеев[1], сильных в слове, и они очень больно били меня, а я всё-таки C. не отступаю, — такая страшная вселилась в меня любовь к этому занятию. Не отказывайся же и ты померяться со мною и принести пользу как себе, так и мне.
Феод. Больше не противоречу: веди куда хочешь; опровергнутому всячески надобно в этом отношении терпеть судьбу, какую ты назначишь. Впрочем, конечно, не далее же того, чем предположено тобою, буду я в состоянии вверить себя твоему водительству.
Сокр. Довольно и этого. Но будь у меня особенно внимателен к тому, чтобы, разговаривая, не допустить нам без сознания какого-нибудь детского рода разговоров, D. и чтобы не стали нас опять порицать за это.
Феод. Да уж постараюсь, — по крайней мере сколько могу.
Сокр. Возьмемся же[2], во-первых, снова за прежнее, и посмотрим, правильно или неправильно досадовали мы и укоряли то рассуждение, что оно по разумности делало самодовлеющим всякого, тогда как Протагор согласился с нами, что некоторые, относительно лучшего и худшего, превосходят других, и что эти именно — мудрецы. Не так ли?
——————
- ↑ Разумеет софистов, сильно нападавших на Сократа; таковы были Эвтидем и Дионисиодор, описанные в диалоге, озаглавленном именем Эвтидема; таков Тразимах, изображенный в книгах о Государстве; таков Калликлес, выставленный в Горгиасе, и другие подобные.
- ↑ То самое положение Протагора, которое Сократ доселе так прекрасно объяснял и так тонко защищал, теперь снова вызывается на обсуждение, чтобы сказать против него всё, что можно. Теперь признается нужным прежде всего исследование, правильно или нет Протагор полагает, что человек есть мера вещей.
он и сам был схвачен и задушен Геркулесом, когда последний, похитив Герионовых быков, прибыл в Ливию.
