полезнымъ для себя, то болѣе всего и принесетъ ему пользу. А тамъ, о чемъ говорю, — въ справедливомъ и не справедливомъ, въ святомъ и не святомъ, — рѣшаются настаивать, что, по природѣ, нѣтъ ничего, имѣющаго свою сущность, но все вообще бываетъ истиннымъ мнѣніемъ тогда, когда мнится и во сколько времени мнится. И люди-то, не совсѣмъ раздѣляющіе[1] положеніе Протагора, какъ-то такъ проводятъ свое ученіе. — Но у насъ, Ѳеодоръ, къ разсужденію C. привходитъ[2] другое разсужденіе, — къ меньшему большее.
Ѳеод. А развѣ намъ не досугъ, Сократъ?
Сокр. По видимому. Я и въ другое-таки время часто размышлялъ, почтеннѣйшій, но особенно теперь думаю, что людямъ, послѣ того какъ они много времени провели въ философіи, пришедши въ судъ, естественно казаться смѣшными риторами.
Ѳеод. Какъ это говоришь ты?
Сокр. Съ молодости толкающіеся въ судахъ и другихъ такихъ мѣстахъ, противъ людей, воспитанныхъ въ D. философіи и въ подобныхъ занятіяхъ, отличны по воспитанію едва ли не такъ же, какъ рабы противъ свободныхъ.
- ↑ То есть, люди, не совсѣмъ согласные съ Протагоромъ, что человѣкъ есть мѣра вещей, полагаютъ однакожъ, что нѣтъ ничего по природѣ святаго, справедливаго, честнаго, и всякую добродѣтель и честность поставляютъ въ одномъ мнѣніи. Такимъ образомъ философъ показываетъ, что и другіе также не лучше думаютъ о добродѣтели, хотя и не соглашаются съ сужденіемъ Протагора объ истинѣ.
- ↑ Какъ скоро привзошла мысль объ управленіи государствомъ, говоритъ Сократъ, матерія для разсужденій увеличилась; ибо вмѣстѣ съ этимъ приходятъ ему на мысль философы и ораторы, до крайности неспособные къ несенію общественныхъ обязанностей. По этому поводу здѣсь, въ видѣ эпизода, излагается сравненіе политиковъ и философовъ. Во первыхъ, Сократъ описываетъ рабское состояніе народныхъ ораторовъ и низость ихъ чувствованій; такъ какъ, примѣняясь единственно къ обстоятельствамъ времени, они не могутъ свободно заниматься дѣлами, или разсуждать о вещахъ, достойныхъ знанія. Философы же, и притомъ лучшіе, чуждаются дѣлъ общественныхъ, за что народъ не имѣетъ къ нимъ никакого уваженія и даже обвиняетъ ихъ. Съ тѣмъ мѣстомъ, гдѣ говорится о неумѣньи философовъ нести общественныя обязанности, хорошо сравнить то, что излагается въ Горгіасѣ — p. 484 C sqq. и De Rep. VI. p. 487; VII, 517 D. Ораторы и философы сравниваются также въ Эвтидемѣ.
полезным для себя, то более всего и принесет ему пользу. А там, о чём говорю, — в справедливом и не справедливом, в святом и не святом, — решаются настаивать, что, по природе, нет ничего, имеющего свою сущность, но всё вообще бывает истинным мнением тогда, когда мнится и во сколько времени мнится. И люди-то, не совсем разделяющие[1] положение Протагора, как-то так проводят свое учение. — Но у нас, Феодор, к рассуждению C. привходит[2] другое рассуждение, — к меньшему большее.
Феод. А разве нам не досуг, Сократ?
Сокр. По-видимому. Я и в другое таки время часто размышлял, почтеннейший, но особенно теперь думаю, что людям, после того как они много времени провели в философии, пришедши в суд, естественно казаться смешными риторами.
Феод. Как это говоришь ты?
Сокр. С молодости толкающиеся в судах и других таких местах, против людей, воспитанных в D. философии и в подобных занятиях, отличны по воспитанию едва ли не так же, как рабы против свободных.
——————
- ↑ То есть, люди, не совсем согласные с Протагором, что человек есть мера вещей, полагают однакож, что нет ничего по природе святого, справедливого, честного, и всякую добродетель и честность поставляют в одном мнении. Таким образом философ показывает, что и другие также не лучше думают о добродетели, хотя и не соглашаются с суждением Протагора об истине.
- ↑ Как скоро привзошла мысль об управлении государством, говорит Сократ, материя для рассуждений увеличилась; ибо вместе с этим приходят ему на мысль философы и ораторы, до крайности неспособные к несению общественных обязанностей. По этому поводу здесь, в виде эпизода, излагается сравнение политиков и философов. Во-первых, Сократ описывает рабское состояние народных ораторов и низость их чувствований; так как, применяясь единственно к обстоятельствам времени, они не могут свободно заниматься делами, или рассуждать о вещах, достойных знания. Философы же, и притом лучшие, чуждаются дел общественных, за что народ не имеет к ним никакого уважения и даже обвиняет их. С тем местом, где говорится о неуменьи философов нести общественные обязанности, хорошо сравнить то, что излагается в Горгиасе — p. 484 C sqq. и De Rep. VI. p. 487; VII, 517 D. Ораторы и философы сравниваются также в Эвтидеме.
