нія. — Ин. Вѣдь діалектичности-то ты, думаю, не припишешь никому иному, кромѣ человѣка, философствующаго чисто и справедливо. — Теэт. Да какъ приписалъ бы кто иному? — Ин. А философа въ такомъ какомъ нибудь мѣстѣ найдемъ мы и теперь, и послѣ, если будемъ искать. Трудно, правда, ясно видѣть и его; но трудность относительно софиста представляется подъ инымъ образомъ, чѣмъ трудность относительно этого». — Что очевиднѣе этого свидѣтельства?
Но скажутъ: тотъ философъ, котораго Платонъ очертилъ здѣсь немногими словами, описанъ ли въ какомъ нибудь отдѣльномъ сочиненіи? — Да, описанъ; но та книга, въ которой изложено это описаніе, до послѣдняго времени не была правильно понята и объяснена. Говоримъ о Парменидѣ; ибо «Парменида» почитаемъ тѣмъ діалогомъ, въ которомъ Платонъ изобразилъ философа такимъ, какимъ обозначилъ его въ Софистѣ и Политикѣ. Чтобы устранить всякое въ этомъ отношеніи сомнѣніе, мы кратко скажемъ, почему такъ думаемъ.
Во первыхъ, должно быть очевидно для всѣхъ, что въ приведенномъ выше мѣстѣ Софиста (p. 253 D sqq.) означается философъ, весьма опытный въ діалектикѣ и правильно пользующійся этимъ искусствомъ, который, при помощи его, можетъ изслѣдывать и по надлежащему объяснять силу идей и всѣ ихъ отношенія. Но такимъ философомъ и оказывается Парменидъ, бесѣдующій въ соименномъ ему разговорѣ; потому что онъ не только даетъ тончайшимъ образомъ измышленныя діалектическія правила, но и въ самомъ употребленіи ихъ такъ благоразуменъ, такъ умѣренъ, и такъ добросовѣстно занятъ раскрытіемъ истины, что пренебрегаетъ пустыми тонкостями и заботится только о томъ, чтобы взятый для изслѣдованія предметъ разсмотрѣть со всѣхъ сторонъ и познать вполнѣ. Предавшись такимъ образомъ изслѣдованію истины, онъ держится того превосходнѣйшаго очистительнаго искусства, которое, по объясненію Платона,
ния. — Ин. Ведь диалектичности-то ты, думаю, не припишешь никому иному, кроме человека, философствующего чисто и справедливо. — Теэт. Да как приписал бы кто иному? — Ин. А философа в таком каком-нибудь месте найдем мы и теперь, и после, если будем искать. Трудно, правда, ясно видеть и его; но трудность относительно софиста представляется под иным образом, чем трудность относительно этого». — Что очевиднее этого свидетельства?
Но скажут: тот философ, которого Платон очертил здесь немногими словами, описан ли в каком-нибудь отдельном сочинении? — Да, описан; но та книга, в которой изложено это описание, до последнего времени не была правильно понята и объяснена. Говорим о Пармениде; ибо «Парменида» почитаем тем диалогом, в котором Платон изобразил философа таким, каким обозначил его в Софисте и Политике. Чтобы устранить всякое в этом отношении сомнение, мы кратко скажем, почему так думаем.
Во-первых, должно быть очевидно для всех, что в приведенном выше месте Софиста (p. 253 D sqq.) означается философ, весьма опытный в диалектике и правильно пользующийся этим искусством, который, при помощи его, может исследывать и по надлежащему объяснять силу идей и все их отношения. Но таким философом и оказывается Парменид, беседующий в соименном ему разговоре; потому что он не только дает тончайшим образом измышленные диалектические правила, но и в самом употреблении их так благоразумен, так умерен, и так добросовестно занят раскрытием истины, что пренебрегает пустыми тонкостями и заботится только о том, чтобы взятый для исследования предмет рассмотреть со всех сторон и познать вполне. Предавшись таким образом исследованию истины, он держится того превосходнейшего очистительного искусства, которое, по объяснению Платона,
