B.А о чемъ свидѣтельствуетъ онъ, то самое еще болѣе подтвердитъ самый разсудокъ, если мы нѣсколько испытаемъ его. И такъ прежде всего разсмотримъ это, если съ твоей стороны не будетъ несогласія.
Теэт. Что касается до меня, то полагай, какъ хочешь; и когда разсудокъ выведетъ на путь наилучшій, тогда, въ своемъ разсужденіи, ты и самъ держись его, и меня веди по немъ.
Ин. Да, такъ и надобно дѣлать. И вотъ, скажи мнѣ: осмѣливаемся ли[1] мы произносить вовсе не существующее?
- ↑ Въ заключеніе изслѣдованія о софистѣ сказано, что софистъ есть кажущійся подражатель истиннаго философа и что, заглядываясь на ложную свою мудрость, онъ почитаетъ себя тѣмъ, что̀ не есть. По этому поводу, элеецъ приступаетъ къ изслѣдованію того, какъ надобно думать о природѣ не существующаго. И такъ, отсюда начинается изложеніе знаменитаго Платонова ученія о существующемъ и не сущемъ. Чтобы правильно уразумѣть его, надобно замѣтить, что Платонъ сперва излагаетъ мнѣніе мыслителей, отвергающихъ τὸ μὴ ὂν, потомъ разсматриваетъ слѣдствія, вытекающія изъ этого ученія, чтобы такимъ образомъ ясно открылись несообразности его; а наконецъ, свойственнымъ ему способомъ, разсуждаетъ противъ Парменидова понятія о сущемъ. Но это изслѣдованіе начинается съ того, что Платонъ истолковываетъ мнѣніе Парменида и настаиваетъ, что вещамъ существующимъ онъ не могъ приписать того, что не существуетъ; или, что все, относящееся къ сущности, отдѣльно отъ не существующаго и чуждо ему. Кромѣ того, онъ полагаетъ, что, по ученію элейскаго философа, не существующее не можетъ ни быть, ни называться чѣмъ нибудь, если только о мыслящемъ не что нибудь надобно думать, что онъ ничего не мыслитъ и не говоритъ; а отсюда заключаетъ, что не существующаго, по началу Парменида, нельзя ни назвать, ни выговорить. Кромѣ того, по объясненію Платона, отрицатели не существующаго должны утверждать, что не существующему никакъ не принадлежитъ сущность, свойственная существующему: то есть, не существующее у нихъ не должно имѣть никакихъ предикатовъ, если только ничто, свойственное существующему, не можетъ быть приписано не существующему. А въ такомъ случаѣ, не существующее не будетъ принимать ни числа, которое умѣстно лишь при различіи предметовъ, ни даже единства, поколику оно немыслимо безъ множества. Отсюда, рядомъ заключеній, философъ приходитъ наконецъ къ очевидности, что отрицатели не существующаго противорѣчатъ сами себѣ, и что софистъ скрывается именно во мракѣ этихъ противорѣчій.
Симплицій и другіе, читавшіе стихи Парменида, находили между ними и этотъ, то въ ряду прочихъ, конечно, упомянули бы и о немъ. И такъ, по нашему мнѣнію, справедливо судитъ Карстенъ (De Parmenidis reliquiis p. 130), говоря, что Платонъ привелъ здѣсь прозаическое положеніе Парменида, такъ какъ этотъ философъ съ своими друзьями употреблялъ языкъ и прозаическій и стихотворный, — πεζῇ τε καὶ κατὰ μέτρον.
B.А о чём свидетельствует он, то самое еще более подтвердит самый рассудок, если мы несколько испытаем его. Итак прежде всего рассмотрим это, если с твоей стороны не будет несогласия.
Теэт. Что касается до меня, то полагай, как хочешь; и когда рассудок выведет на путь наилучший, тогда, в своем рассуждении, ты и сам держись его, и меня веди по нём.
Ин. Да, так и надобно делать. И вот, скажи мне: осмеливаемся ли[1] мы произносить вовсе не существующее?
——————
- ↑ В заключение исследования о софисте сказано, что софист есть кажущийся подражатель истинного философа и что, заглядываясь на ложную свою мудрость, он почитает себя тем, что̀ не есть. По этому поводу, элеец приступает к исследованию того, как надобно думать о природе не существующего. И так, отсюда начинается изложение знаменитого Платонова учения о существующем и не сущем. Чтобы правильно уразуметь его, надобно заметить, что Платон сперва излагает мнение мыслителей, отвергающих τὸ μὴ ὂν, потом рассматривает следствия, вытекающие из этого учения, чтобы таким образом ясно открылись несообразности его; а наконец, свойственным ему способом, рассуждает против Парменидова понятия о сущем. Но это исследование начинается с того, что Платон истолковывает мнение Парменида и настаивает, что вещам существующим он не мог приписать того, что не существует; или, что всё, относящееся к сущности, отдельно от не существующего и чуждо ему. Кроме того, он полагает, что, по учению элейского философа, не существующее не может ни быть, ни называться чем-нибудь, если только о мыслящем не что-нибудь надобно думать, что он ничего не мыслит и не говорит; а отсюда заключает, что не существующего, по началу Парменида, нельзя ни назвать, ни выговорить. Кроме того, по объяснению Платона, отрицатели не существующего должны утверждать, что не существующему никак не принадлежит сущность, свойственная существующему: то есть, не существующее у них не должно иметь никаких предикатов, если только ничто, свойственное существующему, не может быть приписано не существующему. А в таком случае, не существующее не будет принимать ни числа, которое уместно лишь при различии предметов, ни даже единства, поколику оно немыслимо без множества. Отсюда, рядом заключений, философ приходит наконец к очевидности, что отрицатели не существующего противоречат сами себе, и что софист скрывается именно во мраке этих противоречий.
Симплиций и другие, читавшие стихи Парменида, находили между ними и этот, то в ряду прочих, конечно, упомянули бы и о нём. И так, по нашему мнению, справедливо судит Карстен (De Parmenidis reliquiis p. 130), говоря, что Платон привел здесь прозаическое положение Парменида, так как этот философ со своими друзьями употреблял язык и прозаический и стихотворный, — πεζῇ τε καὶ κατὰ μέτρον.
