чала онъ предлагаетъ условиться, о чемъ именно и въ какомъ порядкѣ держать имъ свои рѣчи. Рѣшаютъ, что первый поведетъ рѣчь Тимей, какъ великій знатокъ астрономіи и естественныхъ наукъ; и когда, начавъ рожденіемъ міра, дойдетъ онъ въ своемъ разсказѣ до человѣческаго рода, тогда Критіасъ этихъ людей, какъ бы рожденныхъ Тимеемъ и затѣмъ воспитанныхъ Сократомъ, представитъ гражданами древнихъ Аѳинъ. — Этимъ порядкомъ рѣчей ясно опредѣляется какъ содержаніе и цѣль самаго «Тимея», такъ и связь этой книги съ Платоновымъ «Государствомъ» (p. 20 C — 27 B).
Тимей, помолившись сперва богамъ, чтобы они помогли ему въ разсужденіи о столь важномъ предметѣ, начинаетъ свою рѣчь изслѣдованіемъ происхожденія міра. Есть два рода вещей, говоритъ онъ: одинъ — вѣчный, постоянный, чуждый всякой измѣняемости, не имѣвшій никогда начала; другой — заключающій въ себѣ все, что подвержено перемѣнамъ, что происходитъ и раждается. Первый изъ этихъ родовъ постигается мыслію и умомъ; онъ всегда тожественъ. Послѣдній, чрезъ посредство чувства, является въ насъ мнѣніемъ; онъ весь есть мнимое, всегда раждается и исчезаетъ, но никогда не имѣетъ истиннаго бытія. Но что раждается, то необходимо должно происходить отъ какой нибудь причины. И этотъ тоже универсъ, это небо, или космосъ, воспринимаемый нами посредствомъ чувствъ и принадлежащій естественно къ тому роду, которому свойственно измѣненіе и рожденіе, долженъ былъ нѣкогда получить начало и имѣть своего виновника или создателя. И такъ, онъ несомнѣнно сотворенъ; но красота міра, непрерывный порядокъ и постоянство въ смѣнѣ всѣхъ явленій, все убѣждаетъ насъ, что если онъ и созданъ, то созданъ по образцу какого-то другаго, совершеннѣйшаго міра, который не подлежитъ, подобно ему, непостоянству измѣненія или рожденія. Такъ что этотъ видимый нами космосъ есть отпечатокъ нѣкотораго міра вѣчнаго (p. 27 — B 29 A).
чала он предлагает условиться, о чём именно и в каком порядке держать им свои речи. Решают, что первый поведет речь Тимей, как великий знаток астрономии и естественных наук; и когда, начав рождением мира, дойдет он в своем рассказе до человеческого рода, тогда Критиас этих людей, как бы рожденных Тимеем и затем воспитанных Сократом, представит гражданами древних Афин. — Этим порядком речей ясно определяется как содержание и цель самого «Тимея», так и связь этой книги с Платоновым «Государством» (p. 20 C — 27 B).
Тимей, помолившись сперва богам, чтобы они помогли ему в рассуждении о столь важном предмете, начинает свою речь исследованием происхождения мира. Есть два рода вещей, говорит он: один — вечный, постоянный, чуждый всякой изменяемости, не имевший никогда начала; другой — заключающий в себе всё, что подвержено переменам, что происходит и рождается. Первый из этих родов постигается мыслью и умом; он всегда тожествен. Последний, чрез посредство чувства, является в нас мнением; он весь есть мнимое, всегда рождается и исчезает, но никогда не имеет истинного бытия. Но что рождается, то необходимо должно происходить от какой-нибудь причины. И этот тоже универс, это небо, или космос, воспринимаемый нами посредством чувств и принадлежащий естественно к тому роду, которому свойственно изменение и рождение, должен был некогда получить начало и иметь своего виновника или создателя. Итак, он несомненно сотворен; но красота мира, непрерывный порядок и постоянство в смене всех явлений, всё убеждает нас, что если он и создан, то создан по образцу какого-то другого, совершеннейшего мира, который не подлежит, подобно ему, непостоянству изменения или рождения. Так что этот видимый нами космос есть отпечаток некоторого мира вечного (p. 27 — B 29 A).
