— Позволь, вѣдь этакъ нельзя разсуждать, замѣтилъ онъ. Но Константину Левину хотѣлось оправдаться въ томъ недостаткѣ, который онъ зналъ за собой, въ равнодушіи къ общему благу, и онъ продолжалъ:
— Я думаю, сказалъ Константинъ, — что никакая дѣятельность не можетъ быть прочна, если она не имѣетъ основы въ личномъ интересѣ. Это общая истина, философская, сказалъ онъ, съ рѣшительностью повторяя слово философская, какь-будто желая показать, что онъ тоже имѣетъ право, какъ и всякій, говорить о философіи.
Сергѣй Ивановичъ еще разъ улыбнулся. «И у него тамъ тоже какая-то своя философія есть на службу своихъ наклонностей», подумалъ онъ.
— Ну, ужъ о философіи ты оставь, сказалъ онъ. — Главная задача философіи всѣхъ вѣковъ состоитъ именно въ томъ, чтобы найти ту необходимую связь, которая существуетъ между личнымъ интересомъ и общимъ. Но это не къ дѣлу, а къ дѣлу то, что мнѣ только нужно поправить твое сравненіе. Березки не натыканы, а которыя посажены, которыя посѣяны, и съ ними надо обращаться осторожнѣе. Только тѣ народы имѣютъ будущность, только тѣ народы можно назвать историческими, которые имѣютъ чутье къ тому, что̀ важно и значительно въ ихъ учрежденіяхъ, и дорожатъ ими.
И Сергѣй Ивановичъ перенесъ вопросъ въ область философски-историческую, недоступную для Константина Левина, и показалъ ему всю несправедливость его взгляда.
— Что̀ же касается до того, что тебѣ это не нравится, то извини меня, — это наша русская лѣнь и барство, а я увѣренъ, что у тебя это временное заблужденіе, и пройдетъ.
Константинъ молчалъ. Онъ чувствовалъ, что онъ разбитъ
