это онъ самъ нечаянно ударилъ себя, что сердиться не на кого, и надо перенести и утишить боль.
Никогда онъ съ такою силой послѣ уже не чувствовалъ этого, но въ этотъ первый разъ онъ долго не могъ опомниться. Естественное чувство требовало отъ него — оправдаться, доказать ей вину ея; но доказать ей вину значило еще болѣе раздражить ее и сдѣлать больше тотъ разрывъ, который былъ причиною всего горя. Одно привычное чувство влекло его къ тому, чтобы снять съ себя и на нее перенести вину; другое чувство, болѣе сильное, влекло къ тому, чтобы скорѣе, какъ-можно скорѣе, не давая увеличиться происшедшему разрыву, загладить его. Оставаться съ такимъ несправедливымъ обвиненіемъ было мучительно, но, оправдавшись, сдѣлать ей больно было еще хуже. Какъ человѣкъ въ полуснѣ, томящійся болью, онъ хотѣлъ оторвать, отбросить отъ себя больное мѣсто, и, опомнившись, чувствовалъ, что больное мѣсто — онъ самъ. Надо было стараться только помочь больному мѣсту перетерпѣть, и онъ постарался это сдѣлать.
Они помирились. Она, сознавъ свою вину, но не высказавъ ея, стала нѣжнѣе къ нему, и они испытали новое удвоенное счастье любви. Но это не помѣшало тому, чтобы столкновенія эти не повторялись и даже особенно часто, по самымъ неожиданнымъ и ничтожнымъ поводамъ. Столкновенія эти происходили часто и отъ того, что они не знали еще, что̀ другъ для друга важно, и отъ того, что все это первое время они оба часто бывали въ дурномъ расположеніи духа. Когда одинъ былъ въ хорошемъ, а другой въ дурномъ, то миръ не нарушался, но когда оба случались въ дурномъ расположеніи, то столкновенія происходили изъ такихъ непонятныхъ по ничтожности причинъ, что они потомъ никакъ не могли вспомнить, о чемъ они ссорились. Правда, когда
