шеніе Сергѣя Ивановича къ народу нѣсколько коробило Константина. Сергѣй Ивановичъ говорилъ, что онъ любитъ и знаетъ народъ, и часто бесѣдовалъ съ мужиками, чтб онъ умѣлъ дѣлать хорошо, не притворяясь и не ломаясь, и изъ каждой такой бесѣды выводилъ общія данныя въ пользу народа и въ доказательство, что зналъ этотъ народъ. Такое отношеніе къ народу не нравилось Константину Левину. Для Константина народъ былъ только главный участникъ въ общемъ трудѣ, и, несмотря на все уваженіе и какую-то кровную любовь къ мужику, всосанную имъ, какъ онъ самъ говорилъ, вѣроятно съ молокомъ бабы-кормилицы, онъ, какъ участникъ съ нимъ въ общемъ дѣлѣ, иногда приходившій въ восхищенье отъ силы, кротости, справедливости этихъ людей, очень часто, когда въ общемъ дѣлѣ требовались другія качества, приходилъ въ озлобленіе на народъ за его безпечность, неряшливость, пьянство, ложь. Константинъ Левинъ, еслибъ у него спросили, любитъ ли онъ народъ, рѣшительно не зналъ бы, какъ на это отвѣтить. Онъ любилъ и не любилъ народъ такъ же, какъ и вообще людей. Разумѣется, какъ добрый человѣкъ, онъ больше любилъ, чѣмъ не любилъ людей, а потому и народъ. Но любить или не любить народъ, какъ что-то особенное, онъ не могъ, потому-что не только жилъ съ народомъ, не только всѣ его интересы были связаны съ народомъ, но онъ считалъ и самого себя частью народа, не видѣлъ въ себѣ и народѣ никакихъ особенныхъ качествъ и недостатковъ, и не могъ противопоставлять себя народу. Кромѣ того, хотя онъ долго жилъ въ самыхъ близкихъ отношеніяхъ къ мужикамъ, какъ хозяинъ и посредникъ, а главное, какъ совѣтчикъ (мужики вѣрили ему и ходили верстъ за сорокъ къ нему совѣтоваться), онъ не имѣлъ никакого опредѣленнаго сужденія о народѣ, и на вопросъ: знаетъ ли онъ народъ, былъ бы въ такомъ же затрудненіи отвѣтить,
