бенно стараться, чтобы получить выгодное мѣсто; нужно было только не отказываться, не завидовать, не ссориться, не обижаться, чего онъ, по свойственной ему добротѣ, никогда и не дѣлалъ. Ему бы смѣшно показалось, еслибъ ему сказали, что онъ не получитъ мѣста съ тѣмъ жалованьемъ, которое ему нужно, тѣмъ болѣе, что онъ и не требовалъ чего-нибудь чрезвычайнаго; онъ хотѣлъ только того, что получали его сверстники, а исполнять такого рода должность могъ онъ не хуже всякаго другаго.
Степана Аркадьевича не только любили всѣ знавшіе его, за его добрый, веселый нравъ и несомнѣнную честность; но въ немъ, въ его красивой, свѣтлой наружности, блестящихъ глазахъ, черныхъ бровяхъ, волосахъ, бѣлизнѣ и румянцѣ лица, было что-то физически дѣйствовавшее дружелюбно и весело на людей встрѣчавшихся съ нимъ. «Ага! Стива! Облонскій! Вотъ и онъ!» почти всегда съ радостною улыбкой говорили, встрѣчаясь съ нимъ. Если и случалось иногда, что послѣ разговора съ нимъ оказывалось, что ничего особенно радостнаго не случилось, — на другой день, на третій, опять точно также всѣ радовались при встрѣчѣ съ нимъ.
Занимая третій годъ мѣсто начальника одного изъ присутственныхъ мѣстъ въ Москвѣ, Степанъ Аркадьевичъ пріобрѣлъ, кромѣ любви, и уваженіе сослуживцевъ, подчиненныхъ, начальниковъ и всѣхъ, кто имѣлъ до него дѣло. Главныя качества Степана Аркадьевича, заслужившія ему это общее уваженіе по службѣ, состояли, вопервыхъ, въ чрезвычайной снисходительности къ людямъ, основанной въ немъ на сознаніи своихъ недостатковъ; вовторыхъ, въ совершенной либеральности, не той, про которую онъ вычиталъ въ газетахъ, но той, которая у него была въ крови и съ которою онъ совершенно равно и одинаково относился
