— Ахъ, объ этомъ тоже поговоримъ послѣ, опять до ушей покраснѣвъ, сказалъ Левинъ.
— Ну, хорошо. Понято, сказалъ Степанъ Аркадьевичъ. — Такъ видишь ли: я бы позвалъ тебя къ себѣ, но жена не совсѣмъ здорова. А вотъ что̀: если хочешь ихъ видѣть, онѣ навѣрное нынчѣ въ Зоологическомъ саду отъ четырехъ до пяти. Кити на конькахъ катается. Ты поѣзжай туда, а я заѣду, и вмѣстѣ куда-нибудь обѣдать.
— Прекрасно, до свиданія же.
— Смотри же, ты вѣдь, я тебя знаю, забудешь, или вдругъ уѣдешь въ деревню! — смѣясь прокричалъ Степанъ Аркадьевичъ.
— Нѣтъ, вѣрно.
И, вспомнивъ о томъ, что онъ забылъ поклониться товарищамъ Облонскаго, только когда онъ былъ уже въ дверяхъ, Левинъ вышелъ изъ кабинета.
— Должно-быть очень энергическій господинъ, сказалъ Гриневичъ, когда Левинъ вышелъ.
— Да, батюшка, сказалъ Степанъ Аркадьевичъ, покачивая головой, — вотъ счастливецъ! Три тысячи десятинъ въ Каразинскомъ уѣздѣ, все впереди, и свѣжести сколько! Не то-что нашъ братъ.
— Что̀-жъ вы-то жалуетесь, Степанъ Аркадьевичъ?
— Да скверно, плохо, сказалъ Степанъ Аркадьевичъ, тяжело вздохнувъ.
Когда Облонскій спросилъ у Левина, зачѣмъ онъ собственно пріѣхалъ, Левинъ покраснѣлъ и разсердился на себя за то, что покраснѣлъ, потому, что онъ не могъ отвѣтить ему: «я пріѣхалъ сдѣлать предложеніе твоей свояченицѣ», хотя онъ пріѣхалъ только за этимъ.
