толковать объ этомъ, говорили ей одно: „помилуйте, въ наше время уже пора оставить эту старину. Вѣдь молодымъ людямъ въ бракъ вступать, а не родителямъ; стало быть, и надо оставить молодыхъ людей устраиваться, какъ они знаютъ“. Но хорошо было говорить такъ тѣмъ, у кого не было дочерей, а княгиня понимала, что при сближеніи дочь могла влюбиться и влюбиться въ того, кто не захочетъ жениться, или въ того, кто не годится въ мужья. И сколько бы ни внушали княгинѣ, что въ наше время молодые люди сами должны устраивать свою судьбу, она не могла вѣрить этому, какъ не могла бы вѣрить тому, что въ какое бы то ни было время для пятилѣтнихъ дѣтей самыми лучшими игрушками должны быть заряженные пистолеты. И потому княгиня безпокоилась съ Кити больше, чѣмъ со старшими дочерьми.
Теперь она боялась, чтобы Вронскій не ограничился однимъ ухаживаньемъ за ея дочерью. Она видѣла, что дочь уже влюблена въ него, но утѣшала себя тѣмъ, что онъ честный человѣкъ и потому не сдѣлаетъ этого. Но вмѣстѣ съ тѣмъ она знала, какъ съ нынѣшнею свободой обращенія легко вскружить голову дѣвушки и какъ вообще мужчины легко смотрятъ на эту вину. На прошлой недѣлѣ Кити разсказала матери своей разговоръ во время мазурки съ Вронскимъ. Разговоръ этотъ отчасти успокоилъ княгиню; но совершенно спокойною она не могла быть. Вронскій сказалъ Кити, что они, оба брата, такъ привыкли во всемъ подчиняться своей матери, что никогда не рѣшаются предпринять что-нибудь важное, не посовѣтовавшись съ нею. „И теперь я жду, какъ особеннаго счастія, пріѣзда матушки изъ Петербурга“, сказалъ онъ.
Кити разсказала это, не придавая никакого значенія этимъ словамъ. Но мать поняла это иначе. Она знала, что
