Къ нему на погребенье спѣшатъ со всѣхъ сторонъ;
Ея лишь нѣтъ, въ которой души не чаялъ онъ.
Не дома ль предается слезамъ она одна?
Ахъ, нѣтъ: едва ли плакать могла по немъ она.
Зачѣмъ творитъ молитвы такъ спѣшно іерей,
Какъ будто съ отпѣваньемъ лишь кончить бы скорѣй?
Сегодня будетъ свадьба — затѣмъ спѣшитъ онъ такъ:
Красавица Севера вступаетъ съ кѣмъто въ бракъ.
Онъ съ вечера вѣнчалъ ихъ, до ночи пировалъ,
А ночью изъ-за пира ужъ навеселѣ всталъ;
Когда пришелъ къ могиламъ, гдѣ царствуетъ покой,
Онъ громкій споръ услышалъ подъ сѣнью гробовой.
Ворота отворились — поэтъ стоитъ предъ нимъ
„Зачѣмъ мнѣ мѣсто дали подъ прахомъ вы святымъ?
Вѣдь я — самоубійца, и споръ ведется тамъ
О томъ, что трупъ мой отданъ быть долженъ палачамъ.
„Искалъ я смерти въ ядѣ, чтобъ милой не мѣшать;
Зачѣмъ собою мертвыхъ покоя мнѣ лишать?".
Лежалъ на утро вырытъ поэтъ поверхъ земли.
Съ разбойниками вмѣстѣ бѣднягу погребли.
К нему на погребенье спешат со всех сторон;
Её лишь нет, в которой души не чаял он.
Не дома ль предается слезам она одна?
Ах, нет: едва ли плакать могла по нём она.
Зачем творит молитвы так спешно иерей,
Как будто с отпеваньем лишь кончить бы скорей?
Сегодня будет свадьба — затем спешит он так:
Красавица Севера вступает с кем-то в брак.
Он с вечера венчал их, до ночи пировал,
А ночью из-за пира уж навеселе встал;
Когда пришёл к могилам, где царствует покой,
Он громкий спор услышал под сенью гробовой.
Ворота отворились — поэт стоит пред ним
„Зачем мне место дали под прахом вы святым?
Ведь я — самоубийца, и спор ведется там
О том, что труп мой отдан быть должен палачам.
„Искал я смерти в яде, чтоб милой не мешать;
Зачем собою мёртвых покоя мне лишать?".
Лежал на утро вырыт поэт поверх земли.
С разбойниками вместе беднягу погребли.
