Коль хочешь ты у насъ имѣть значенье,
Словъ иноземныхъ бойся какъ врага,
За личное считай ихъ оскорбленье.
Будь проза вся безцвѣтна и нага,
Въ поэзіи ввѣряйся лишь натугѣ:
Твоя намъ будетъ муза дорога.
Коль классикомъ быть хочешь въ нашемъ кругѣ,
Ты рѣчь загни, какъ горцы, погрубѣй;
Всѣ о своемъ кричать мы будемъ другѣ.
Языкъ пастушьихъ изучивъ рѣчей,
Славянъ ты всѣхъ плѣнишь не безъ причины,
И воздадутъ могилѣ честь твоей:
Захватишь рѣчи ты родной пружины;
Но года на три эти брось мѣста
И удались въ овчарскія Аѳины.
Иль языка таится красота
У пастуховъ, которые умѣютъ
Произносить лишь прозвища скота?
Тамъ, гдѣ завѣты предковъ не слабѣютъ,
Гдѣ не мѣняютъ рѣзко языка,
Нѣмецкихъ гнусныхъ словъ не разумѣютъ.
Коль хочешь ты у нас иметь значенье,
Слов иноземных бойся как врага,
За личное считай их оскорбленье.
Будь проза вся бесцветна и нага,
В поэзии вверяйся лишь натуге:
Твоя нам будет муза дорога.
Коль классиком быть хочешь в нашем круге,
Ты речь загни, как горцы, погрубей;
Всё о своём кричать мы будем друге.
Язык пастушьих изучив речей,
Славян ты всех пленишь не без причины,
И воздадут могиле честь твоей:
Захватишь речи ты родной пружины;
Но года на три эти брось места
И удались в овчарские Афины.
Иль языка таится красота
У пастухов, которые умеют
Произносить лишь прозвища скота?
Там, где заветы предков не слабеют,
Где не меняют резко языка,
Немецких гнусных слов не разумеют.
