на счетъ свойственнаго публикѣ стремленія къ вящшему опоэтизированію всѣмъ извѣстной любви поэта посредствомъ обращенія ея въ первую, что̀, впрочемъ, дѣлаютъ иногда и сами поэты, какъ Проперцій, который заявляетъ въ своей вступительной элегіи, что
|
Впервые Кинѳіи плѣнилъ мнѣ сердце взоръ, |
хотя въ другомъ мѣстѣ признается, что у Кинѳіи была, по малой мѣрѣ, одна предшественница. Да и вообще та любовь поэта, которая составляетъ какъ бы средоточіе его духовной жизни, рѣдко бываетъ первая, и понятно, почему: самая наличность такого средоточія предполагаетъ сложность умственной и душевной дѣятельности, недоступную человѣку, очень юному и не успѣвшему потолкаться въ мірской суетѣ. Итакъ, когда Преширнъ влюбился въ Юлію, ей было лѣтъ 17, а онъ былъ какъ разъ въ томъ возрастѣ, когда у большинства мужчинъ, еще одинокихъ, является въ душѣ трудно преодолимое стремленіе къ пріобрѣтенію, такъ сказать, сердечнаго якоря, при помощи котораго всѣ страсти человѣка должны осѣсть и успокоиться, а мечты — кристаллизоваться въ опредѣленную форму, послѣ чего только и можетъ начаться правильная, ничѣмъ не смущаемая дѣятельность, составляющая при-
на счёт свойственного публике стремления к вящшему опоэтизированию всем известной любви поэта посредством обращения её в первую, что, впрочем, делают иногда и сами поэты, как Проперций, который заявляет в своей вступительной элегии, что
|
Впервые Кинфии пленил мне сердце взор, |
хотя в другом месте признается, что у Кинфии была, по малой мере, одна предшественница. Да и вообще та любовь поэта, которая составляет как бы средоточие его духовной жизни, редко бывает первая, и понятно, почему: самая наличность такого средоточия предполагает сложность умственной и душевной деятельности, недоступную человеку, очень юному и не успевшему потолкаться в мирской суете. Итак, когда Преширн влюбился в Юлию, ей было лет 17, а он был как раз в том возрасте, когда у большинства мужчин, ещё одиноких, является в душе трудно преодолимое стремление к приобретению, так сказать, сердечного якоря, при помощи которого все страсти человека должны осесть и успокоиться, а мечты — кристаллизоваться в определённую форму, после чего только и может начаться правильная, ничем не смущаемая деятельность, составляющая при-
