Положеніе Василія Ивановича было самое горемычное. Онъ не имѣлъ даже утѣшенія сдѣлаться пьяницей, не чувствуя наслѣдственной наклонности къ горячимъ напиткамъ. Нрава былъ онъ не буйнаго; онъ не ропталъ противъ судьбы, а грустилъ и смирялся въ простотѣ душевной. Ходилъ онъ только частехонько ко всенощной, украдкой поглядывалъ на свою красавицу, вздыхалъ, пыхтѣлъ, разнѣживался и возвращался домой. Однакоже, ни одна порочная мысль не заронилась въ его непорочной душѣ, ни раза не подумалъ онъ даже о возможности ослушаться родительскаго приказанія или внушить предмету любви своей незаконное чувство.
Такъ протянулись мрачно три года. — Новый случай вдругъ перемѣнилъ жизнь Василія Ивановича. Однажды получилъ онъ странное письмо церковнаго слога и почерка. Письмо было отъ сельскаго священника и увѣдомляло Василія Ивановича, что Иванъ Федотовичъ при смерти боленъ. Василій Ивановичъ въ ту же минуту послалъ за лошадьми и поскакалъ въ Мордасы. Жалкую перемѣну, печальную картину нашелъ онъ въ отцовскомъ жилищѣ. Приживалки и кумушки ревѣли по разнымъ комнатамъ. Дураки вдругъ сдѣлались разумными и сбросили уродливые наряды. Умирающій, жертва необузданной наклонности, лежалъ уже на смертномъ одрѣ, и жалобно стоналъ и тихо каялся. Святая таинственность страшнаго предсмертнаго часа разбудила наконецъ голосъ совѣсти и направляла душу къ настоящей стезѣ, отъ которой невѣжество, тунеядство, привычка и примѣръ отклоняли грѣшника въ теченіе цѣлой его жизни. «Вася», говорилъ онъ,
