витіи цѣлесообразно предопредѣляющимъ разумнымъ началомъ, и затѣмъ вдругъ, думая подорвать представленіе дарвинистовъ о пользѣ, начинаютъ утверждать, что органическій міръ полонъ безполезнаго и вреднаго. А когда ихъ спрашиваютъ, какъ же это «интеллектуальное начало» натворило безполезнаго и вреднаго? — они, т.-е. на этотъ разъ одинъ г. Страховъ, — Данилевскій, должно отдать ему справедливость, до этого не договорился, — г. Страховъ не смущаясь отвѣчаетъ: а человѣкъ же творитъ и хорошое и дурное, и умное и глупое, — предоставьте же эту свободу и «интеллектуальному началу».
Не знаю, найдутъ ли современемъ тѣ религіозные люди, которые были искренно смущены дарвинизмомъ, какую-нибудь почву для примиренія съ нимъ. Думаю, найдутъ, потому что и теперь можно указать тому примѣры между англійскими богословами, и, наконецъ, исторія учитъ насъ, что тотъ конфликтъ, который переживаетъ біологія, — астрономія и геологія уже успѣли пережить. Но я пологаю, ни одинъ человѣкъ, обладающій религіознымъ чувствомъ, возвысившимся надъ уровнемъ грубѣйшаго антропоморфизма, не найдетъ удовлетворенія въ философіи г. Страхова.
Да, логика, — на этотъ разъ я, кажется, вправѣ прибавить, и философія, и религіозное чувство, — мстятъ за себя жестоко.
витии целесообразно предопределяющим разумным началом, и затем вдруг, думая подорвать представление дарвинистов о пользе, начинают утверждать, что органический мир полон бесполезного и вредного. А когда их спрашивают, как же это «интеллектуальное начало» натворило бесполезного и вредного? — они, т. е. на этот раз один г. Страхов, — Данилевский, должно отдать ему справедливость, до этого не договорился, — г. Страхов не смущаясь отвечает: а человек же творит и хорошое и дурное, и умное и глупое, — предоставьте же эту свободу и «интеллектуальному началу».
Не знаю, найдут ли современем те религиозные люди, которые были искренно смущены дарвинизмом, какую-нибудь почву для примирения с ним. Думаю, найдутъ, потому что и теперь можно указать тому примеры между английскими богословами, и, наконец, история учит нас, что тот конфликт, который переживает биология, — астрономия и геология уже успели пережить. Но я пологаю, ни один человек, обладающий религиозным чувством, возвысившимся над уровнем грубейшего антропоморфизма, не найдет удовлетворения в философии г. Страхова.
Да, логика, — на этот раз я, кажется, вправе прибавить, и философия, и религиозное чувство, — мстят за себя жестоко.
Вслѣдъ за «смутнымъ броженіемъ мысли», съ которымъ мы ознакомились въ предшествующей главѣ, г. Страховъ, снова съ непокидающею его развязностью, убѣждаетъ своихъ читателей, «что взялъ все существенное изъ статьи г. Тимирязева[1] и довелъ дѣло до конца, т.-е. показалъ, что всегдашняя ошибка дарвинистовъ состоитъ въ общихъ положеніяхъ, въ которыхъ не видно различія между дѣйствительностью и возможностью, между, малою вѣроятностью и полною достовѣрностью». Такимъ образомъ, въ концѣ-концовъ, дѣло сводится, повидимому, къ повторенію того голословнаго заявленія, которое высказано въ третьей главѣ и совершенную бездоказательность котораго мы уже видѣли. Для чего же, спрашивается, потребовалось все остальное въ этой утомительно-длинной статьѣ? Все ея содержаніе вертѣлось, главнымъ образомъ, вокругъ «истиннаго открытія» Данилевскаго, т.-е. вокругъ подогрѣтаго и раздутаго имъ до комическихъ размѣровъ стараго возраженія, что наличность скрещиванія устраняетъ будто бы возможность сохраненія возникнувшихъ измѣненій. Здѣсь вся аргументація, какъ мы уже знаемъ, представляла безконечно скучныя, надоѣдливыя варіаціи на тему блестящаго умозаключенія: «не все — значитъ ничего». За-
- ↑ Изъ чего читатели усмотрятъ, что для разбора только существеннаго въ моей статьѣ понадобилось болѣе страницъ, чѣмъ заключалось во всей моей статьѣ, въ которой, по заявленію г. Страхова (въ его второй главѣ), нѣтъ вовсе существа. Замѣчу, что еще о многомъ существенномъ г. Страховъ благоразумно умолчалъ.
Вслед за «смутным брожением мысли», с которым мы ознакомились в предшествующей главе, г. Страхов, снова с не покидающею его развязностью, убеждает своих читателей, «что взял всё существенное из статьи г. Тимирязева[1] и довел дело до конца, т. е. показал, что всегдашняя ошибка дарвинистов состоит в общих положениях, в которых не видно различия между действительностью и возможностью, между, малою вероятностью и полною достоверностью». Таким образом, в конце концов, дело сводится, по-видимому, к повторению того голословного заявления, которое высказано в третьей главе и совершенную бездоказательность которого мы уже видели. Для чего же, спрашивается, потребовалось всё остальное в этой утомительно длинной статье? Все ее содержание вертелось, главным образом, вокруг «истинного открытия» Данилевского, т. е. вокруг подогретого и раздутого им до комических размеров старого возражения, что наличность скрещивания устраняет будто бы возможность сохранения возникнувших изменений. Здесь вся аргументация, как мы уже знаем, представляла бесконечно скучные, надоедливые вариации на тему блестящего умозаключения: «не все — значит ничего». За-
- ↑ Из чего читатели усмотрят, что для разбора только существенного в моей статье понадобилось более страниц, чем заключалось во всей моей статье, в которой, по заявлению г. Страхова (в его второй главе), нет вовсе существа. Замечу, что еще о многом существенном г. Страхов благоразумно умолчал.
