поръ красуется на полуразвалившихся воротахъ аббатства. За много лѣтъ до основанія этого шутовского аббатства съ его безбожными гаерами, на этомъ мѣстѣ стоялъ другой монастырь, болѣе суроваго характера, населенный монахами, которые существенно отличались отъ своихъ преемниковъ.
Цистерціанскіе монахи носили рубахи изъ грубой матеріи и капюшоны, не ѣли ни мяса, ни рыбы, ни яицъ. Спали на соломѣ и въ полночь вставали на молитву. День проводили въ работѣ, чтеніи и молитвѣ и всю жизнь хранили молчаніе; никто не нарушалъ этого обѣта.
Суровое было братство и суровую жизнь вело оно въ этомъ миломъ закоулкѣ, самимъ Богомъ предназначенномъ для веселья и радости. Странно, что голоса природы, раздававшіеся вокругъ нихъ, — нѣжное журчаніе воды, тихій шопотъ травы на прибрежныхъ лугахъ, мелодія, напѣваемая вѣтромъ — не внушили имъ болѣе правильнаго представленія о жизни. По цѣлымъ днямъ въ глубокомъ безмолвіи напрягали они вниманіе въ надеждѣ услышать голосъ съ неба, а природа говорила съ ними и днемъ, и въ торжественную ночь тысячами голосовъ — и они не слышали ея.
Отъ Медменгема до красиваго Гомбльдонскаго шлюза рѣка исполнена мирной красоты, но за Голандомъ, совсѣмъ неинтересной лѣтней резиденціей моего редактора, — скромнаго, флегматичнаго стараго джентльмена, котораго вы часто можете встрѣтить въ здѣшнихъ мѣстахъ въ лѣтніе мѣсяцы бесѣдующимъ съ шлюзнымъ сторожемъ или въ лодкѣ усердствующимъ за веслами, — за Гриндландомъ мѣстность принимаетъ хмурый и суровый видъ.
Въ понедѣльникъ утромъ въ Марло мы встали довольно рано и передъ завтракомъ отправились купаться, а на обратномъ пути съ купанья Монморанси рѣшительно велъ себя свиньей. Единственный предметъ серьезныхъ разногласій между
