маніи, ея единству, дозволятъ парламентскимъ преимуществамъ въ конституціонныхъ государствахъ союза расширяться до той степени, какой они достигли, напримѣръ, въ Англіи или во Франціи; что если даже и теперь не всегда оказывалось удобнымъ установить между правительствами то согласіе, то полнѣйшее взаимное пониманіе, которое требуется при совмѣстной дѣятельности, то задача эта сдѣлалась бы вполнѣ нерѣшимою въ Германіи порабощенной, т.-е. раздробленной полдюжиною господствующихъ парламентскихъ трибунъ. Подобная истина уже сознана нынѣ всѣми лучшими умами Германіи, и вина Россіи могла состоять лишь въ томъ, что она уразумѣла ее десятью годами прежде.
Если мы теперь перейдемъ отъ внутреннихъ вопросовъ къ внѣшнему положенію, говорить ли мнѣ вамъ, милостивый государь, объ іюльской революціи, о тѣхъ возможныхъ послѣдствіяхъ, которыя она могла бы имѣть, но не имѣла, для вашего отечества? Слѣдуетъ ли вамъ указывать, что основаніемъ къ этому взрыву, душою этого движенія служило главнымъ образомъ стремленіе овладѣть снова тѣмъ преобладаніемъ на Западѣ, которымъ такъ долго пользовалась Франція, и которое она, къ великой досадѣ, сознавала перешедшимъ въ продолженіе 30-ти лѣтъ въ ваши руки? Конечно, я отдаю полную справедливость королю французовъ, удивляюсь его ловкости, желаю долгихъ дней и ему и его системѣ… Но что̀ случилось бы, если бы всякій разъ, когда французское правительство, начиная съ 1835 года, пыталось переносить свои взоры за предѣлы Германіи, оно не встрѣчало бы на престолѣ Россіи тотъ же твердый и рѣши-
мании, её единству, дозволят парламентским преимуществам в конституционных государствах союза расширяться до той степени, какой они достигли, например, в Англии или во Франции; что если даже и теперь не всегда оказывалось удобным установить между правительствами то согласие, то полнейшее взаимное понимание, которое требуется при совместной деятельности, то задача эта сделалась бы вполне нерешимою в Германии порабощенной, т. е. раздробленной полдюжиною господствующих парламентских трибун. Подобная истина уже сознана ныне всеми лучшими умами Германии, и вина России могла состоять лишь в том, что она уразумела ее десятью годами прежде.
Если мы теперь перейдем от внутренних вопросов к внешнему положению, говорить ли мне вам, милостивый государь, об июльской революции, о тех возможных последствиях, которые она могла бы иметь, но не имела, для вашего отечества? Следует ли вам указывать, что основанием к этому взрыву, душою этого движения служило главным образом стремление овладеть снова тем преобладанием на Западе, которым так долго пользовалась Франция, и которое она, к великой досаде, сознавала перешедшим в продолжение 30-ти лет в ваши руки? Конечно, я отдаю полную справедливость королю французов, удивляюсь его ловкости, желаю долгих дней и ему и его системе… Но что́ случилось бы, если бы всякий раз, когда французское правительство, начиная с 1835 года, пыталось переносить свои взоры за пределы Германии, оно не встречало бы на престоле России тот же твердый и реши-
