Вотъ, видишь, языкъ не поворачивается! Слушай-ка, что́ я тебѣ скажу; а вы дайте мнѣ духъ перенести…. Чего всѣ вдругъ приступили? садитесь въ кружокъ, да и слушайте.«
Мы сѣли, да и слушаемъ; а у меня сердце только что не выскочитъ.
»Я развѣдала, откуда тѣ чумаки родомъ.«
Я такъ и вскрикнула: »Откуда они?«
»Они всѣ изъ Мазовища.«
»А откуда ты эту вѣсточку добыла?«
»Со дна моря.«
А эта Мотря и взаправду была такая: со дна моря бы достала, что́ захотѣла.
»Тотъ, что къ Домахѣ льнулъ, Данило Дончукъ; а который мнѣ всѣхъ больше понравился—Кирило Савтырь.«
»А кто же изъ нихъ Кирило?« спрашиваетъ Олена Яковенкова: »тотъ бѣлокурый, веселый?«
»Какъ не такъ! Я и не спрашивала про твоего бѣлокураго. Тебѣ его самъ Господь присудилъ, а дурачиться намъ не пригоже. Мой Кирило золото, а не чумакъ: брови такія высокія, черныя, всё трубку куритъ да хмурится, словно на Турку собирается идти, а самъ съ мѣста не сдвинется, точно взаправду изъ золота выкованъ. И прогово-
Вот, видишь, язык не поворачивается! Слушай-ка, что́ я тебе скажу; а вы дайте мне дух перенести…. Чего все вдруг приступили? садитесь в кружок, да и слушайте.»
Мы сели, да и слушаем; а у меня сердце только что не выскочит.
«Я разведала, откуда те чумаки родом.»
Я так и вскрикнула: «Откуда они?»
«Они все из Мазовища.»
«А откуда ты эту весточку добыла?»
«Со дна моря.»
А эта Мотря и взаправду была такая: со дна моря бы достала, что́ захотела.
«Тот, что к Домахе льнул, Данило Дончук; а который мне всех больше понравился — Кирило Савтырь.»
«А кто же из них Кирило?» спрашивает Олена Яковенкова: «тот белокурый, веселый?»
«Как не так! Я и не спрашивала про твоего белокурого. Тебе его сам Господь присудил, а дурачиться нам не пригоже. Мой Кирило золото, а не чумак: брови такие высокие, черные, всё трубку курит да хмурится, словно на Турку собирается идти, а сам с места не сдвинется, точно взаправду из золота выкован. И прогово-
